Я наблюдаю за ним из-под стола с длинной скатертью, что сам себе вообразил. Скатерть спадает на пол, но из-за ее неровных складок, приоткрывающих тканую завесу на комнату, я могу наблюдать за всем, что происходит снаружи.
Я представляю собой оторванную голову. Точнее не оторванную — слишком грубо, а отрезанную. Четко, правильно, расчетливо и даже несколько цинично. Кто посмел? Но полноте, кто кроме меня? Я сам.
Как бабочка отбрасывает куколку, олень рога, а ящерица хвост — я отбросил тело за ненадобностью. Раз и отсек. Почти было не больно.
С Болью я умею договариваться, она меня почему-то любит, моя первая женщина и незримая спутница. Иногда оборачиваюсь, а она стоит за спиной, ждет, не подходит. Или в момент пьянящего веселья может неожиданно прильнуть всем телом, обнять со спины так мягко, но сильно, что меня даже парализует на некоторое время, а внутри все обрывается в бездну и мрак.
Она это умеет — вольная колдунья, скитающаяся по свету в разодранной алой накидке. Бесстыже голая, откровенная, побитая, но красивая, сладкая на вкус, горячая в моменты страсти, несколько ревнивая потом…
Люблю, бывает раздвинуть ее ноги, припасть к сочащемуся теплой влагой вожделению и сладко зализывать его языком, будто рану, пока она, Боль, рвет мне спину в кровавые ошметки, как мастер неудавшийся холст с картиной. Так мы и сливаемся в неповторимом терпком коктейле из боли и наслаждения…
Но все это не сейчас. Ибо я пока — просто отрубленная голова, валяющаяся под столом.
И тут мое уединение нарушает Самоубийство. Он беспардонно приподнимает скатерть и впирается в мое пространство своей башкой, глядя на меня с детским любопытством огромных черных глаз.
Он похож на ребенка, но лишь на первый неумелый взгляд. Лицо брата, хоть и бело, но покрыто тончайшим, как кружево мастерицы, витиеватым орнаментом морщинок. Словно он много раз падал, разбивался вдребезги, а его упорно и ревностно собирали и склеивали.
— Как я выгляжу? — произносит Самоубийство и хлопает длинными ресницами.
— Мне нет до этого дела, — фыркаю я и закатываю устало глаза. Я бы с удовольствием потряс головой для усиления эмоции, но, к сожалению, шея у меня перерезана.
— Скажи, скажи, скажи! А то… — он на секунду задумывается и отводит взгляд влево, словно оно ему подскажет нужный ответ-угрозу. — Не знаю, убью себя!
— На этот раз, сделай милость, навсегда! А то мне надоело лицезреть твою глупую старую физиономию в моменты моего уединения, — произношу я, иронично прищурившись.
