Самоубийство негодует. Брови сдвинуты, черты лица заостряются, уголки губ резко опущены, в черных глазах святое негодование. Я фыркаю, зная уже заранее, что будет дальше.
Но что может простая голова, кроме извержения словесных лезвий? Пожалуй, громко смеяться. Однако на сей раз я обхожусь лишь саркастичной улыбкой, пока лечу прочь, отфутболенный этим ревнивым и жадным до признания мальчишкой.
* * *
Я падаю в лоно матери Земли, прямо носом в снег. Я бы выругался, но пушистое белое месиво набивается в рот, я напоминаю себе тряпичную куклу, порванную и распетрушенную до состояния, когда ватная начинка лезет изо всех отверстий.
Приходится немного напрягаться, менять углы реальности, двигать действительность и переворачивать линию горизонта. И вот… Я уже лежу лицом наверх, глаза застилает пелена из падающего снега. Скоро он меня засыплет, но это будет вовсе не плохо.
Глупое Самоубийство думало мне отомстить, но, возможно, именно в мире людей, здесь на равнине, покрытой снегом и редкими черными голыми деревьями, я смогу обрести покой, в одиночестве и тишине медленно разрастаясь и пуская корни своего нового тела. Лишь бы никто не помешал… Надоели эти вечные назойливые существа, я так устал от их бесконечной глупости, с которой не может соперничать даже сотворение мира.
Но разве такое бывает? Стоит только подумать, помечтать, как на тебе, твои планы сорваны насмешницей Судьбой. Вредная и ироничная старуха, хоть и не противится обычно воле человеческой, дает себя переиграть, но нередко можно ждать от нее и сюрпризов — точных, как выстрел, хлестких, как пощечина цыганки, насмешливых, как… Судьба.
Сквозь пелену белой мглы я четко услышал скрипящий шум шагов. Слишком легкий и невесомый, чтобы принадлежать мужчине, слишком ровный, чтобы стать поступью недевственной женщины, давно познавшей радости от вторжений в свою нежную плоть.
Ребенок… Или подросток. На меня набрело дитя человеческое. Я устало выдохнул… Ледяной воздух поднялся из перерубленной трахеи и вырвался изо рта, не успевая согреться и превратиться в пар. Зачем отрубленная голова дышит? Зачем я делаю это? Дышать — просто привычка.
Шаги приближаются, они идут прямо на меня — какая жалость, черт… Скрип слышится все сильнее, я успеваю лишь презрительно изогнуть губы, как шаги обрываются, снег сминается от падения тела на колени. Я слышу тихий всхлип удивления вперемешку с ужасом. Последняя капля — и я все-таки решился открыть глаза, хоть и весьма нехотя.
