По ступенькам к виселице | страница 10



Она легонько улыбается и смотрит на меня с застывшей благодарностью.

— Так делала моя мама… Всегда, когда мне было плохо, и я сразу успокаивалась, — девочка виновато пожимает плечами.

— Стало легче? — без особого смысла и искры интересуюсь я.

Она мотает головой и поджимает губы. Вспомнила хорошие времена, по-человечески изматывая себя памятью. Безумство саморазрушения.

— Да уж, на роль матери я плохо гожусь. Разве, что роль отрезанной головы вполне сойдет. Можно поставить на сервант или украшением к главному праздничному блюду, — я кошусь на девочку, не хватало еще мне потока слез. Пусть отвлечется моей иронией.

И она отвлекается. Мои слова гладят ее по голове, заставляя думать о «сейчас», а не о том, что было когда-то, в далеко минувшем и навсегда погребенном временем.

— И яблоками украсить, — тихо немного боязливо шутит она.

— Я буду выглядеть глупо, — я жмурюсь и фыркаю.

Девочка смеется — забитый и скромный у нее смех, она боится радоваться, потому что сородичи обвиняли ее в этом слишком часто, заставляя платить. И я уверен, а уж, судя по ее внешнему виду, не напрасно уверен, что цена была неоправданно высокой.

— Когда она умерла? — спрашиваю я, перебивая нашу идиллию.

— Мама… Почему ты понял? — с тоской, но уже умиротворенной и смиренной спросила девочка.

— Я же голова…

— Год назад, — срывается с ее губ, и глаза моментально гаснут, становясь лишь отражением окружающей метели, — она была деревенской знахаркой. В тот год многие умерли от черной болезни, и моя мама среди них. Но люди… Наверное, от горя и боли обвинили ее. Мол, она наслала проклятье, а сама отправилась к своему Демону, избежав наказания. Виноватой они посчитали меня…

Мне хотелось посмеяться над святыми бреднями и развитой фантазией людей в поисках виновного во всех собственных невзгодах. Но я не стал. Передо мной сидело пока еще живое доказательство слепоты и жестокости человеческого племени. Это существо дрожало и искренне не понимало «за что?!». Я-то знал, но мой ответ, едва ли вызовет желание принять его на веру. Правда всегда режет цинизмом в кровь.

«Ни за что, просто так, без смысла. Таковы люди», — я едва заметно улыбнулся. Девочка замолчала, ввергая нас в свистящую морозным ветром тишину.

— Били? — разбил ее я.

Она лишь кивнула.

— Издевались… Оскорбляли… Унижали… Заставляли выполнять самую черную работу за тарелку помоев в качестве еды… Насиловали…

— Нет! — девочка встрепенулась и затрясла головой, но лишь на последнем моем предположении, лишь на том, в котором я собственно и не был уверен. — Они боялись, что я грязная и заражу их нехорошей болезнью, — она опустила глаза, невольно покраснев от столь постыдного для себя признания. — Но я ведь еще никогда не…