— Слушай, Алексей Кирьянович, ты сам-то из каких? — вдруг спросил Руденко.
— Не понял вопроса.
— Ну где, в каких условиях вырос?
— Аа-а. Безотцовщина, мать растила. Поденщица. Потом, как у большинства из нашего поколения: учеба. Комсомольская работа. Служба на флоте. Потом журналистика. Я ведь литератором-то уже в зрелые годы заделался, когда голова поседела. А почему вдруг спросил?
Руденко ответил не сразу.
— Да, по-честному сказать, позавидовал я тебе недавно.
— Мне?! — я невольно рассмеялся.— Гляди-ка, мои акции повышаются.
— Верно-верно. Разговорился с Лукиным, а тот, что ни слово, на твое мнение ссылается: «Кирьяныч говорит», «Кирьяныч считает...» Высшая инстанция! — Руденко улыбнулся.— А уж Лукина-то я зна-аю: он даже таблицу умножения просто так, на веру, не примет. А к тебе, видишь, расположился.
— Эго я его приворожил.
— Нет, серьезно. А я по себе знаю: ох, как непросто это дается — расположение рабочего человека.
Я не удержался от смеха:
— Вот тебе на! А я только что мысленно тебе завидовал. Гляжу, как ты прост с людьми. У меня-то это, знаешь, всегда со скрипом.
— Завидовать-то не мне надо,— сознался Руденко.— Думаешь, это мне доверие? Должности моей. В представлении людей партийный работник — это, как бы тебе сказать? Нравственный эталон, что ли. У нас как принято в народе? Коммунист сказал, стало быть, это наверняка правда. Одна правда! А если все-таки неправда, люди гот-час отделяют это от партийности, скажут: человек случайный в партии. Примазавшийся.
— Ты это, собственно, к чему?
— А к тому, что от имени такой инстанции и разговаривать надо соответственно, без малейшей тени равнодушия или, скажем, лукавства. А то ведь у нас как? Думаем иной раз: вот нашли кратчайший путь к сердцам. А Маркел, глядишь, без всяких лекториев: укараулит момент, когда человеку особенно тяжко, подойдет участливо — вроде бы и без агитации, а глядишь — он уже в его руках, как теплый воск, что вздумается, то и лепи. Не-ет, тут уж надо признать, любим мы еще книжные равнодушные слова.
— Знаешь, я вот вспомнил: у нас интендант был на корабле. Он не говорил — самогонка, а продукт кустарной перегонки зерна. Бывало, зовет на день рождения: коньяка, говорит, не обещаю, а кустарного продукта достал у одной бабуси.
— Понял,— рассмеялся Руденко.
— А ты бы пошел к Маркелу на выучку. Небось не откажет.
По внезапно окаменевшему лицу секретаря я понял, что шутка не к месту.
— В Высшей партийной школе, когда я там учился, был один преподаватель,— задумчиво сказал Руденко.— Старичок, и в тюрьмах сиживал, и в ссылки по этапу хаживал... Так вот он говорит: не зубоскальте по адресу врага. Только глупец способен пренебрегать его опытом, даже если это лютый враг.
