Осенние дожди - Георгий Георгиевич Халилецкий

Итак, место действия — одна из таежных строек Дальнего Востока. Время действия — наши дни.

Стройки еще нет, это я в точности знаю — она только начинается. Поэтому и хороших общежитий там тоже пока нет: бараки. А в словарях недаром сказано: барак — времянка, временное жилище.

Когда я зашел в облисполком уточнить кое-что перед поездкой, инструктор, которому я почему-то пришелся по душе, вызвался проводить меня. Он вздохнул и сказал:

— Там бараки. Не пугает?

— Не пугает.

— Вообще-то, это анахронизм — бараки. Слава богу, сейчас не тридцатые годы. Вы согласны?

У него была такая привычка чуть ли не после каждой фразы спрашивать: вы согласны? Я промолчал, а он продолжал:

— Старая паша беда — несвоевременное финансирование. Кто-то где-то не согласовал чего-то с кем-то.— И опять вздохнул:— Беда...

Он оказался совсем неплохим парнем (тридцать два года, но для меня-то он еще парень!), этот долговязый белобрысый гигант с васильковыми глазами. В институтах на таких вся баскетбольная слава держится. Он поинтересовался, во сколько мой поезд, и сказал: непременно приду. Придет — спасибо, не придет — тоже ладно. Кате я все равно не разрешу провожать меня, это еще четверть века назад установлено: никаких встреч-проводов. У нас вся жизнь на колесах.

Инструктор пришел. Мы сидели с ним в станционном буфете, пили вино.

— Завидую я вашему брату — литераторам,— сказал он.

Я неопределенно хмыкнул. Он нахмурился:

— А что? Куда хотите — ездите, что хотите — видите.

— «...Собаке снится хлеб, а рыба — рыбаку». Аминь,— неожиданно для себя произнес я. Он удивился, спросил, переходя вдруг на «ты»:

— Слушай, откуда это?

— Феокрит. «Идиллия». Каждому из нас что-нибудь снится. Мне, например, в молодости снились золотые прииски Клондайка. А когда уже взрослым увидел на Колыме золото, ссыпанное в стальной сундук, как самый обыкновенный песок,— даже обидно стало: проза.

— В основе разочарования лежит познание. Вечный парадокс.— Он засмеялся и предложил выпить за Феокрита. Я отказался.

И тогда, снова возвратясь к проблеме бараков, он стал развивать мысль о том, что многие трудности становятся таковыми вовсе не потому, что мы бедны или неумехи, а просто одному какому-то чудаку не догадались вовремя стукнуть по шее. Есть люди, которые движутся не как все, а вот так: от толчка до толчка. Стукнешь — глядишь, и резвость появится.

Есть в предотъездной суете минуты, когда человек еще не отдался во власть ожидающему его пространству, еще не стал пассажиром в полном и точном смысле этого слова; он еще не живет калейдоскопической сменой картин и впечатлений, которыми гак щедра дорога. Но он уже и не принадлежит местам, которые покидает.