Она подошла ко мне и крепко сжала мою ладонь тонкими холодными пальцами.
— Завтра буду ждать, — прошептала она и громко сказала: — Спокойной ночи.
И бесшумно исчезла, как растаяла в темноте.
— Спокойной ночи, — ответил я и двинулся по улице в свою сторону, но, услыхав за спиной мягкий стук деревяшки, остановился.
— Постой-ка, чего скажу, — услышал я хрипловатый голос Порфирия Ивановича, — ты комсомол или еще не вступил?
Узнав, что заявление подано, но еще пока проверяют, какой я человек, сапожник заверил:
— Примут. Хочешь, Глафире скажу, поруку за тебя дам.
— Нет, не надо.
— О! Гордый!
— Сам пробьюсь!
Сапожник одобрительно повторил:
— Гордый. Это хорошо.
— А говорят, гордому жить трудно.
— А ты не слушай. Стой на принципе и тогда своей жизни добьешься.
Мы остановились в темноте у какого-то палисадника под длинными ветками акации с узорчатыми листьями. Я не видел лица своего собеседника, но мне казалось, что его глаза смотрят на меня пронзительно и надменно, как на митинге. Мне очень хотелось уйти, но я не решался, думая, что, если только я сделаю шаг, он остановит меня или пойдет следом за мной. Помолчав, он спросил:
— К Верке зачем приходил?
— Шел мимо, — начал я, но он не дал мне договорить.
— Ты вот что, — тихо, с такой неохотой, словно его насильно заставляли признаваться, заговорил он. — Не надо тебе этого. Ее тревожить. Зря обольщать не надо. Я вижу, какая она сделалась с того дня, как ты ходить стал. Брось, говорю. Прошу как человек.
Еще не успев понять, чего он хочет от меня, я восторженно выкрикнул охрипшим от волнения голосом:
— Она очень хорошая, я не видел лучше!..
— Уродка она, — жестко перебил сапожник. — Ты что, слепой?
— Неправда!
— Я говорю…
— Нет, неправда!
Наверное, моя горячность подействовала на него, он перестал возражать и только громко дышал в темноте.
— Ладно, — устало выговорил он, — иди. И запомни, что между нами сказано. Не послушаешь, тогда смотри…
Недоговорив, он пошел к своему дому, больше чем всегда припадая на деревяшку.
12
А утром из всего, что сказал мне вчера сапожник, я уже ничего не помнил, вернее, я просто не воспринял темного смысла его предостережений и его желания зачем-то опорочить Веру в моих глазах.
Жизнь катилась, как солнце по степному широкому небу, горячая, голодная, босая, требующая от тебя всего, чем ты богат.
Жизнь не любит скупых и расчетливых. Если ты ничего не отдаешь или отдаешь с расчетом, то ничего и никогда не получишь. Этому нас никто не учил, просто нам ничего не было жалко для друзей и для жизни.
