Цветение калины - Владимир Степанович Глушаков

Сентябрь на дворе… Чистый и крепкий, как антоновское яблоко, воздух наливает тело бодростью и тихой радостью. В сенокосных урочищах на Припяти — Бовшах, Луках, Церковном Озере — отрастает густая темно-зеленая трава-подшерсток. Сочная и кормовитая, она на вкус горчит, как паслен, поэтому больше затаптывается скотом в порыжелую стерню, чем поедается. А там, где колхозные стада не проходят, по утрам ранние сиверцовые морозцы сжигают островки трав, густо их припорашивая пахучим инеем.

Свечерело. Трофим Тимофеевич, с обеда ходивший за плугом по приусадебному участку, отвез последней подводой неполные мешки к настежь распахнутой истопке, сам же снес картошку в засек. Затем выпряг мокрого в пахах коня, спутал и выгнал на лужайку у забора. Не спеша спустился к реке, дольше обычного повозился с ржавым замком, наконец громыхнул в носу лодки цепью, которой она была пришвартована к крохотной пристани — рельсу, приваренному к двум железным столбцам, и, легонько огребаясь, наискосок поплыл на другую сторону. На середине Припяти, чтобы лодку не развернуло по течению, пришлось упереться веслом в упругое, бьющее живыми толчками брюхо стремнины.

Вытащив лодку до половины на косу, он, прежде чем податься за еловыми лапками (картошка не так сохнет и от мышей испытанное средство), присел на низкий, в две доски борт передохнуть.

От насупленной стены леса в низинки и озерца, густо поросшие по краям лозой и орешником, пополз туман. Сперва в белесых клубах утонул нижний ярус кустарников, затем — калинник, одинокими кострами тихо догоравший на фоне сумеречного неба, и стога; кажется, серые шапки стогов подплыли совсем близко. Зато не стало видно пасущихся под выпуклым сентябрьским небом коней, и приглушенный звук колокольчиков доносился до слуха будто из другого мира, отгороженного призрачной стеной тумана. Кажется, еще вчера беззаботно заливался в солнечной вышине над просторным выгоном жаворонок, а сегодня уже по-осеннему свежо над водой; за крайними деревьями вполнеба полыхает холодное зарево стожаров…

«Не так ли вот и в жизни человеческой?» — внезапно подумалось Трофиму Тимофеевичу.

Реку и лес, подступающий по заболочине вплотную к илистой косе, в такую пору томят особая тишина и покой. Не снуют по воде взад-вперед моторные лодки, на кручах не видать туристских палаток, машин и костров. Сдается, что ты один на всей реке. И поневоле, как волны на берег, накатывают мысли о прожитой жизни, о своем продолжении на земле — детях, о смысле бытия…