Прошло несколько дней после того, как начальник и батюшка сидели в беседке, а несколько дней для Майдан-пека – это что один день. Ремесленники занимаются своим делом, отец Пера занимается своим делом, учитель занимается своим делом. И только начальник полиции нет-нет да и оторвется от своих дел, чтобы пройтись по канцелярии. Идет и бормочет про себя: «Пастух… Гм… Пастух…»
Наконец, однажды он звонит в колокольчик так же, как это сделал бы и любой другой начальник. Появляется жандарм, и он посылает его за лавочником Елисеем, тем самым, который был очень похож на прежнего господина начальника: так же брился и так же ходил больше в домашних туфлях, чем в сапогах. Смотришь, бывало, и не знаешь, то ли это лавочник Елисей, то ли господин начальник полиции.
Ну вот приходит Елисей, встречает его господин начальник, как встретил бы и всякого другого, закрывает дверь, предлагает кофе и начинает с ним шептаться. Затем позвонил и вызвал отца Перу и с ним тоже шептался. А потом, люди добрые, шептался он и с пекарем Станко, и с булочником Самойлой, прямо можно сказать, со многими шептался.
Не шептался, кажется, только с господином Драголюбом – учителем. Недаром по Майдан-пеку уже давно шла молва, будто новый господин начальник как-то косо смотрит на учителя Драголюба. Может быть, отец Пера что-нибудь про него насплетничал (ведь он, прости меня боже, от нечего делать любит посплетничать). Во всяком случае батюшка безусловно принял грех на свою душу, если сказал про учителя что-нибудь плохое, потому что он человек неплохой. Правда, он не любит толкаться среди людей, но свое дело знает. Целыми днями плетет корзины или собирает улиток и раковины и мастерит рамки для портретов, а то заберется в сад или в лес, ляжет на живот и читает часов пять-шесть подряд. В школе с детьми он разговаривает так, словно они ему родные, а не чужие. Даже наказывает их как-то по-своему, не палкой, а словами да уговорами. Впрочем, каков ни есть учитель, главное, что господин начальник с ним не шептался.
Мало-помалу приближался и день св. Дмитрия. Люди нет-нет да и заведут разговор: кого в этом году выберем пастухом. Оно бы можно, конечно, и вовсе не говорить об этом, что тут толковать, двенадцать лет Иона ходит в пастухах. Бывало, сойдутся люди на сбор, если есть за что, поругают Иону, а потом опять его же и изберут. О чем же тут особенно толковать-то, да еще заранее.
Это-то так, но теперь такого рода разговоры заводили пекарь Станко и булочник Самойло. Чего уж им вздумалось, бог их знает. Ну, поговорили бы и ладно, а то ведь ходят из дома в дом, секретничают, шепчутся, листочки какие-то в карманах таскают и людям их суют, а то, бог ты мой, как начнут на пло-шади кричать. И никак не разберешь, чего им нужно. Но вот однажды в кафане отец Пера поднял кулак и закричал: «Не хотим больше Иону, знаем мы, чей это кандидат!» Люди в кафане разволновались и долго об этом говорили. А лавочник Елисей опять бегал к ремесленникам, которые у него брали в долг, и рассказывал им о каких-то «агитаторах, которые вот уже двенадцать, лет злоупотребляют доверием народа», и тоже кричал: «Не хотим Иону!»
