Лунная ночь - Бранислав Нушич

Трифун Трифунович любил выпить в лунную ночь, хотя не был горьким пьяницей. В пьяном виде он только слегка косил одним глазом и волосы у него были не совсем в том порядке, в каком должны находиться волосы писаря третьего класса, двенадцать лет прослужившего в канцелярии. Иногда он мог и шляпу свою измять больше чем нужно, но боже упаси, чтоб он кого-либо выругал, или на кого-нибудь замахнулся стулом, или стучал кулаком по столу, доказывая свою правоту, или выражал неудовольствие И сплетничал про начальство. Он всегда был «невинно» пьян, как сам однажды выразился, когда ему пришлось отвечать за поведение, «недостойное чиновника».

Напротив, когда Трифун Трифунович напивался, он был как-то особенно почтителен к начальству. Так, например, однажды он очень учтиво извинился перед жандармом; о писаре второго класса сказал: «Это самое лучшее украшение канцелярии», о писаре первого класса: «Это роза сербского чиновничества», о секретаре: «Ах, всемогущий боже, если бы в Сербии нашелся еще хоть один такой чиновник!», про судью: «Этот человек, должно быть, происходит по мужской линии от подлинного колена Адама, то есть именно от того колена, которое бог создал по своему образу и подобию!», а о председателе Трифун Трифунович вообще ничего не говорил, боясь что скажет слишком мало и тем обидит начальство.

Трифун Трифунович до того мягкосердечный человек, что уже после пятого стакана вина начинает плакать и плачет так горько, что даже жалко становится, зачем напился такой хороший человек, или, вернее сказать, начинаешь во всем обвинять лунную ночь.

А однажды ночь выдалась особенно ясной. Трифун Трифунович больше чем обычно косил главой, больше чем обычно измял свою шляпу и больше чем обычно плакал, жалуясь на судьбу и говоря о своих начальниках: «Такие они прекрасные, такие прекрасные, что хочешь не хочешь, а при одном воспоминании о них плачешь».

Когда набежавшая откуда-то тучка оставила от месяца только маленькую краюшку, чуть-чуть освещавшую землю, Трифун поднял воротник, опустил голову и поплелся домой, медленно и неуверенно переставляя ноги, словно он их отморозил во время войны. Пошатываясь, он сделал несколько шагов и остановился.

– Ну-ка, Трифун, ну-ка! – пробормотал он, махнул правой рукой, двинулся было дальше, но, сделав два-три шага, опять остановился, подперев плечом ворота какого-то двухэтажного дома, и принялся рассуждать.

– Боже, как все хорошо устроено с этом мире! Б самом деле, ну, разве не хорошо? Вот, например, животное не может напиться… а человек может!.. А почему животное не может напиться?… Божья воля?! Нет!.. Просто потому что у животного нет разума, а у человека есть!.. Так… Вот, например, почему не может напиться, скажем… скажем, саранча. Вот именно, почему саранча не может напиться, а я, например, могу напиться?… И господин секретарь может напиться… и господин председатель может напиться, потому как и он в конце концов не животное какое-нибудь и уж, разумеется, не саранча!..