Мэгги это письмо, естественно, привело в страшное волнение. Писать ответ не имело смысла: письмо уже не застало бы Виктора дома. Она ждала его среди встречающих на выходе с перрона. Виктор уронил багаж, обнял ее и, как голодный, припал к ее губам. Она ответила, не сдерживая себя, и расплакалась. Они пошли рука об руку, его ладонь сжимала его ладонь.
– Ну почему, почему, – твердила Мэгги, – ты не рассказал мне всего раньше?
Но Виктор уже мыслил с полной ясностью и глубоко раскаивался в своем письме. Помолчав, он сказал:
– Ты должна забыть все, что я написал. Или хотя бы не обращать внимания. Я был не в себе. Я страшно преувеличивал. Теперь, рядом с тобой, я снова вполне проснулся и вижу, как был глуп. То письмо писал попросту не я, а сонная половина меня. В поезде я жаждал, жаждал тебя, и мне не было дела, чем это для тебя обернется. Но сейчас я понимаю, что не смею тащить тебя за собой. Не должен завоевывать тебя, играя на жалости. Нет, об этом теперь и подумать мерзко!
– Нет, – горячо возразила она. – Нет-нет, все не так. Позволь мне приехать и помочь тебе. Без тебя в моей жизни нет смысла.
Но Виктор твердил, что должен сражаться за себя в одиночку, а когда совсем придет в себя, он вернется к ней и попросит стать его женой, чтобы она могла сделать свободный выбор.
Мэгги ответила, что уже выбрала – быть с ним. И добавила:
– Разве ты не видишь, что беда уже случилась? Мы слишком крепко связаны, чтобы я могла жить без тебя. Я еду с тобой сейчас же и останусь, несмотря ни на что.
Он говорил, что не может позволить ей такого риска – оказаться замужем за Чурбаном.
– Но, милый, – возразила Мэгги, – нам незачем жениться. Мы уже женаты в душе. Дела с законом уладим позже, когда все преодолеем и будем ждать детей.
Но Виктор не сдавался.
– Я бы никогда себе не простил, – сказал он, – а мой стыд нам бы все испортил.
Мэгги попробовала зайти с другой стороны:
– Просто ты слишком гордый. Не верю, что ты в самом деле меня любишь. Если бы любил, позволил бы тебе помочь. Тебе свое гордое «я» дороже меня. Ты готов оставить меня одинокой, несчастной и бесполезной, лишь бы доказать, что ни от кого не зависишь. Виктор, которого я люблю, не этот гордец, а тот, что позвал меня на помощь.
Эти слова его потрясли, но Виктор ответил.
– Я не себя люблю сильнее, чем тебя, я люблю… о боже, сам не знаю! Что-то, что живет не во мне и в то же время во мне, что использует меня, что-то, чему я должен остаться верен любой ценой. Это… иной сказал бы «Бог», но я ничего не знаю о Боге. Это… ну, дух. Я не смею согрешить против духа. И ты меня не заставляй.
