Из смерти в жизнь - Олаф Стэплдон

Десять тысяч мальчиков в небесной вышине. Эскадрилья за эскадрильей, их сложные машины, нагруженные смертью, с грохотом летят к цели. Темнота внизу, а наверху звезды. Внизу невидимый ковер полей и домиков; наверху, очень далеко за мерцающими звездами, невидимые галактики, скользящие сквозь необъятную тьму — эскадрилья за эскадрильей вселенные разворачиваются в безграничном, и все же измеримом пространстве.

В одном из бомбардировщиков семеро мальчиков. Семь юных умов в упорядоченном единстве: каждый занят собой, но все связаны нитями товарищества из закаленной стали. И все наравне — умом и телом пленники своей сложной машины.

Семеро мальчиков и, по странной случайности — мотылек. Он, конечно, залетел в самолет, когда команда занимала места. С тех пор он порхает здесь и там, облетает свою тюрьму сверху донизу, от одного прозрачного колпака турели к другому. Его влечет странная тоска, неосознанная потребность в паре. В поисках второго он мягко наталкивается то на одну, то на другую мягкую человеческую щеку, целует их прикосновением ресниц невидимой любимой, тратит впустую мгновения жизни, которых у него наперечет. Или бессильно бьется в тюремное окно, привлеченный светящимися точками на небе, но не сознавая величия галактик.

У семерых мальчиков свои, более осознанные мечты. Они стремятся к жизни, которая естественна для их человеческой, более сознающей, но незавершенной, природы. И подобно мотыльку их разум бессильно бьется в тюремное окно, тщетно вопрошая звезды.

Кормовой стрелок никогда не слышал о галактиках. Даже звезды для него не многим более, чем блуждающие огоньки. Он, конечно, знает, что они — солнца, но что из этого? Эта мысль его подавляет. В смущении он нырнул в глубину, где нет даже воспоминаний. И, хотя в такие ночи, как эта, он невольно вспоминает и гадает, но в пустоте быстро начал скучать. Он чувствовал, что звезды ничем не могут помочь. На земле внизу ад, и мелькающие в нем маленькие радости — пиво, секс и горький, сокрушающий экстаз воздушного боя — только дразнят напрасно. Бывали и минуты, пугающие и все же волнующие, когда им овладевал кто-то, сидящий глубоко внутри, и вся жизнь меняла цвет, становилась ужасающе важной, и человек готов был дать себе пинка за то, что тратит ее напрасно. Но такие мгновенья быстро проходили. Возможно, это от несварения желудка или работа желез. Нет, здесь внизу ад, а там, наверху, только пустые звезды. А сейчас, ко всему, у него начинался насморк. В носу уже утомительно щекотало, и голова была не слишком ясная. Не лишит ли его насморк отваги? Не завалит ли он свою работу? Что бы там ни было, он не смеет подводить команду. Вот что по-настоящему важно. Важно? Чем важно? На миг перед ним раскрылась черная бездна, но мальчик храбро перепрыгнул ее. Черт! Он не знал, чем это важно, но так было — ужасно важно, чтобы команда хорошо сработала. Потом, вспомнив прошлый вылет, когда вокруг самолета бушевал огонь и молотом били разрывы, он сник. Конечно, есть шансы вернуться всем семерым. Но не все экипажи возвращаются. А рано или поздно… он представил себе пылающий самолет.