Мне снова ужасно захотелось сказать какую-нибудь едкую гадость насчет чрезмерных усилий, но я сдержалась. Вместо этого сделала еще одну затяжку, хотя вообще-то мне уже хватило и это было лишним.
И вздрогнула от удивления, когда трубка вдруг выпорхнула из моих пальцев.
– Незачем тебе это, – тихо сказал Вереск, выколачивая прогоревший табак вместо меня и задвигая трубку куда-то себе за спину. – Плохо будет.
– Куда уже хуже! – буркнула я. Думала еще добавить насчет сопливых, которые лезут куда не надо, но не успела.
– Не сердись, – попросил он меня. – Зна’аю, что ты сейчас подумала... Не надо. Иди лу’учше спать. Пока снова Рад не проснулся. Наутро будем собираться. Не”е хочу больше мучить те’ебя...
Много он понимал!
– Сама решу! – я встала и прошла мимо него внутрь фургона.
Ни про какое утро думать не хотелось.
– Прости... – снова услышала я в спину. – Мне пра’авда очень жаль.
– Лучше бы рассказал, что за дерьмо тебе снится!
Молчание в ответ.
«А и правда, – подумала я. – Оставлю тебя, дурнину, в Янтарном Утесе! И никто тогда больше не будет выдергивать трубку у меня из рук, смотреть с упреком и постоянно извиняться за малейшую оплошность!»
И волноваться обо мне тоже никто больше не будет...
Я оглянулась на дверь. Там, снаружи уже понемногу занимался рассвет. Небо едва заметно посветлело. Вереск сидел на пороге, свесив бесполезные ноги вниз и прислонившись своей беловолосой головой к открытой створке.
Он выглядел до того одиноко, что я поспешила отвернуться. Загасила свечу и ничком упала в постель. Мир кружился вокруг, и казалось, меня затягивает в какой-то темный глубокий водоворот. Когда его воды сомкнулись над моей головой, я провалилась в такой же темный и глубокий сон без сновидений.
15
Единственный образ, который я запомнила, пришел под утро. И в нем была Айна.
Мне привиделось, будто мы с ней вдвоем сидим в большой теплой купальне Чертога, и яркий солнечный свет, падает сквозь мелкие стекла витражей, превращаясь в дивное разноцветное кружево на поверхности воды. Айна смеясь рассказывала мне про свою дочь. О том, что маленькая Лира уже научилась ходить, а теперь и летать начала – порхает из комнаты в комнату точно бабочка. Я слушала ее и с тоской думала про Рада, который не умеет еще совсем ничего. Но принцесса не замечала моей грусти, она была такая счастливая, вся облитая солнечными лучами и яркими радужными бликами... И такая красивая! Сама я показалась себе уродиной рядом с ней – немытая, нечесаная, с тощими руками, на которых после рождения сына отчетливо проступили все жилы, да так и остались на виду. «Мне больно», – сказала я и вдруг заплакала. А Айна удивленно оглянулась, словно впервые услышала мой голос, и я поняла, что все это время она говорила вовсе не со мной, а с какой-то другой своей подругой или фрейлиной.
