Шут - Елена Кочешкова

«Худо мне…» — подумал Шут, пытаясь поднять тяжелую голову, — «ох, худо…»

На том месте, где только что лежала его щека, примятая подушка оказалась такой горячей, что впору было испугаться и срочно бежать за лекарем — благо их при дворе аж трое. Но бежать-то Шут как раз и не мог…

Он не вставал с постели уже третий день. Вокруг потемневшей от старости дубовой кровати, укрытой под складками балдахина, всюду валялись комки носовых платков, грязные чашки, корки от апельсинов и другой менее заметный мусор.

Шут знал, что ужасно бледен. Что под глазами у него синяки. И что лицо в сумеречном утреннем свете, едва проникающем через полузадернутые портьеры, больше походит на маску для карнавала чудищ, который так любит городская ребятня. Эта пугающая маска отражалась в зеркале, когда он пытался привстать, жаркими дрожащими руками хватался за бутыль с вином… В последний раз у него не хватило сил поставить ее на столик у изголовья, и кое-как закрытая, она закатилась под кровать.

Под одеялом было жарко… слишком жарко… Спасаясь от озноба, он натянул липкую, уже насквозь мокрую простыню. Небрежно переброшенная через грудь, она то поднималась, то опадала в такт неровному дыханию. Случись какой-нибудь из фрейлин оказаться теперь рядом с Шутом, спектакль вышел бы знатный… Барышни наверняка бы трагично заявили, что глядеть на господина Патрика без слез невозможно. Однако в эту комнату они никогда не ходили, потому и плакать над Шутом было некому. Настолько некому, что он всерьез начал опасаться, как бы и впрямь не уснуть в одночасье насовсем… Поначалу мысли о смерти, конечно, были только игрой ума: Шут, которому едва ли сравнялось два десятка лет, помирать вовсе не собирался… Но простыни с каждым часом становились все горячей, и все трудней было поднимать налитые жаром веки, не говоря уже о том, чтобы попытаться встать… А сигнальная веревочка для слуг, оборвалась еще вчера, когда он попробовал ее дернуть…

Услышав робкий стук, Шут, словно со дна омута, медленно выплыл в реальность и отрешенно подумал, что тихая одинокая смерть на сей раз отменяется.

— Войдите… — он не был уверен, что этот хрип можно расслышать, однако крепкая дубовая дверь медленно со скрипом отворилась.

«Служанка, наверное», — подумал Шут, но повел себя так, точно к нему в гости пожаловал долгожданный друг. Сделав вид, будто злой недуг — лишь часть какой-то новой роли, он все-таки отнял тяжелую голову от подушки и, с трудом приподнявшись, нашел в себе силы улыбнуться. А потом приветливо помахал вялой ладошкой своей посетительнице, которая действительно оказалась служанкой — худенькой, невзрачной и испуганной.