– Не знаю. Не знаю, – Филипп потряс головой, как собака, отгоняющая слепня.
Я вспомнила, что ему всего четырнадцать лет, и признала:
– Это круто. Но не могу сказать, что я до конца поняла.
– Да я и сам еще не понял, – тут же согласился Филипп. – Но ведь интересно же понять! Что вообще может быть интереснее?
* * *
Мать Филиппа сидела и смотрела ожидающе. Неприятный и редкий для меня случай – мне было совершенно нечего ей сказать.
– Так он все-таки больной, да? Ему ничего невозможно объяснить, да?
– На сегодня есть всего одна работа, – решившись, сказала я. – Поэтому нельзя утверждать наверняка. Но там говорится, что у таких людей на 14 процентов снижено количество нейронов в префронтальной коре.
– Ну слава богу! – она облегченно выдохнула и даже закрыла лицо ладонями. – Я так и думала. Значит, он просто с особенностями. Сейчас это не так уж и страшно. И можно объяснить. Как хорошо, что мы к вам пришли. Спасибо, до свидания…
– Апельсиновые корки с подсолнечным маслом… – сказала я ей вслед. Она сразу обернулась:
– Он вам рассказал? Да, Филипп их еще солил и ел в детстве – дикость какая-то, но он говорил, что ему вкусно…
Два мира. Или больше?
Юноша, высокий, миловидный, хорошо (не по-подростковому, а по-взрослому хорошо) одетый, вежливо поздоровался, а потом быстро прошел через предбанник и мой кабинет к окну, выглянул туда, слегка прячась за занавеску, и молча удовлетворенно кивнул. Потом сел в кресло и достал из застегивающейся кожаной папки какую-то небольшую штучку, которую я сразу не смогла опознать. Не ручка, не головоломка, не ключ, не зажигалка… а что?
Я внутренне поежилась. Хороший вариант – мальчик играет в шпионов. Но для этого вроде великоват. А плохой вариант… мания преследования? Пришел без родителей – стало быть, рекомендация «обратитесь к психиатру» исключена. И что мне тогда делать? Но, может быть, я просто что-то не так поняла и сейчас все объяснится – смешно и по-детски?
– Я слушаю тебя, Артур.
– Спасибо. Сейчас я не отниму у вас много времени. Но я пришел к вам с просьбой. Может быть… да нет, почти наверняка не как к психологу.
– А как к кому же?
– Как к писателю. Вы же пишете, писали книжки для подростков?
Я вдруг как-то разом поняла, что именно у него в руках. Флешка. Большая и вычурная (вероятно, для того, чтобы мне было труднее ее потерять). Господи, да это же юный графоман! Я облегченно выдохнула. Для писательской братии, на основании моего жизненного опыта, порог допустимых странностей существенно превышает среднестатистический. Слава богу, все еще может оказаться очень неплохо.
