Время перемен - Екатерина Вадимовна Мурашова, Наталья Майорова

– Я не могу понять. – Александр Кантакузин говорил, как будто с трудом разжимая губы. Получалось даже некоторое сопровождающее слова неприятное шипение, весьма, впрочем, гармонирующее с настроением говорящего. – Они же его ненавидели и убили. Убили! И разграбили усадьбу, и сожгли дом. И все это было не при царе Горохе, в незапамятные времена, воспоминаниям о которых свойственно и положено обретать форму законченную и благообразную, а всего три года назад! Теперь же они при каждом удобном к своей выгоде случае заявляют: а вот старый барин для нас завсегда… А вот при старом барине заведено было… Я разобрать не могу: как у них языки-то поворачиваются?!

– Люди живут не в мире, а в мифе, – пожал плечами Максимилиан. – Причем эта жизнеобеспечивающая мифология создается не где-то кем-то когда-то, а здесь и сейчас. Не былинным сказителем с гуслями, а и твоими крестьянами в числе прочих. Ты, как будущий историк, должен был бы понимать это отчетливее, чем другие.

– Это мерзко в конкретном применении, но ты, должно быть, прав. Они, конечно, лукавят по случаю, но все равно несут эту чушь, и лица притом светлые, спокойные, загорелые, в глазах ни поволоки… Знаешь, это ужасно, но я, кажется, презираю и ненавижу народ.

– Тебе, должно быть, нелегко, – сочувственно заметил Максимилиан.

– Не то слово. Этот прискорбный факт внутренней жизни создает во мне жуткую незарастающую трещину, потому что идет абсолютно вразрез со всем, что мне внушали, чему учили, что я прочел и чем напитан сам воздух, в котором растет уже третье поколение российских людей. Народ-страдалец, народ-богоносец, народ-долготерпец, «иди к униженным-обиженным» и так далее до бесконечности…

Сейчас в каждой черемошинской избе и в большинстве торбеевских есть по крайней мере одна вещь, украденная из усадьбы во время пожара. Их прятали только на время следствия. Теперь уже не прячут. Меня не стесняются. Я вхожу в дом, смотрю, они даже не опускают глаза. Одни тушили, передавали ведра с водой из рук в руки, другие тащили все, что попадется. Часто из одной и той же семьи. Занятый тушением пожара мужик посылал жену, мать – сына. Я сам это видел.

Поубивали породистых коров, прочую скотину. Зачем?! За что? Срезали обивку с уцелевших диванов, а после стояли со свертком под мышкой и с задумчивым видом ссали в затухающие угли. Как собаки. Надо думать, таким образом обдумывали произошедшее. Через мочевой пузырь. Потом достали вино и коньяк из погреба, напились, из-за чего-то дрались меж собой. Наверное, из-за добычи, а может, просто напряжение выходило. Псы. Даже хуже – собаки вина не пьют.