С целой командой искал утопленника и даже не задумался, почему его партнер, некий Макарие, пришедший вчера за полдень с пляжа, провел всю ночь в одних плавках. Правда, и сам он мог бы хоть на минутку усомниться в правдоподобии вести, вызвавшей спасателя на службу. Но тогда оба они, и Йон, и Макарие, были далеки от подобных сопоставлений. Факт, что какой-то незнакомец утонул, был для них всего лишь неприятной мелочью, которая на мгновение вторглась в игру и тут же ушла в забвение, ибо не могла пробить броню их равнодушия. Это была хорошо знакомая и без конца повторяющаяся чужая смерть, столь же привычная, как воздух, солнце, или смена дня и ночи, нечто такое, что существует, длится, проходит, но о чем мы почти никогда не думаем всерьез, потому что и невозможно ежеминутно думать о таких вещах.
Было во всем этом кошмаре и то, что его тронуло. Одна фраза в статье, в сущности, цитата из заявления его жены, которую вчера вечером газетчик едва разыскал в глухом переулке на окраине. Окруженная соседями, в полном отчаянии, она сказала, обливаясь слезами: «Бедный мой... Ведь он не умел плавать и сердце у него больное было...» Эти несколько слов, набранные курсивом (безусловно, для оживления статьи), заставили его прослезиться. В них было столько тепла и грусти, что он в порыве раскаяния хотел тотчас же отправиться домой и молить о прощении. Он бы так и сделал, если б уже в следующую минуту не понял, что это невозможно. Ибо, кто же, черт возьми, ездит на трамвае в плавках!
И впрямь, он только что уразумел, что он уже не сможет получить свой костюм... Следователи, вероятно, еще вчера вечером, пока он блаженствовал за картами на барже Тодора, описали все, что нашли в кабине. Затем, как это обычно делается, связали все в узел и вместе с копией описи вручили жене. «Если ты покойник,— подумал он с тоской,— то все обстоит по-другому. Твои вещи уже не принадлежат тебе. Да и сам ты становишься собственностью своих наследников».
Утерев слезы, Макарие закурил и сложил газету. На столе так и лежала перевернутая рюмка. Опустевший пляж погружался во мрак. Оставив на мокрой скатерти пятьдесят динаров, он вышел из ресторана.
Вдали множились огни города. Глядя на них, он отчетливо представил себе, какими толстыми цепями прикован он к берегу. Макарие испугался, поняв, что вообще не знает, как ему быть. Он шагал по песку почти по кругу, наподобие робота, в механизме которого что-то заело.
