И вдруг будто его кто ударил.
Удар был неожиданный, в спину, совершенно непонятный. От изумления у него пресеклось дыхание, а внезапно размякшие пальцы выронили газету — она упала на стол, опрокинув до половины выпитую рюмку. Онемелый, без единой мысли, продолжал он смотреть на раскрытую, теперь влажную страницу газеты. В набранном довольно крупным шрифтом заголовке стояло его имя. Макарие прочел сообщение о собственной смерти.
Было совсем неважно — верить или не верить в это сообщение. Буквы были четкие, нестираемые, точно выбитые в граните. Имя, фамилия, место, где он завершил свою не слишком бурную и богатую событиями жизнь, — все убеждало его в том, что это явь. Для всей планеты, для всех знакомых и незнакомых на ней, он, Макарие, в этот вечер был давно почившим, несуществующим... Утонул в жаркий июльский день так же незаметно, как и жил окруженный тысячами незнакомых купальщиков, которые не могли ему помочь, ибо никто из них и понятия не имел, кто такой Макарие, где находился в тот роковой момент, умел ли плавать и, наконец, что у него был за голос, если он не сумел перекричать гвалт на берегу... Если б это случилось с кем-нибудь другим,— подумал он, еще не опомнившись от потрясения, — я бы решил, что мне рассказывают анекдот и от души посмеялся бы над такой нелепицей». Но покойником, чье имя стояло в заглавии газетной статьи, был он сам, и потому вместо смеха на него накатила жуть. «Так вот как это выглядит. Точно так... Только ты уже не можешь прочесть. Это привилегия живых, привилегия всего мира, который ты до сих пор считал своим, пока в один прекрасный день но обнаружилось, что он преспокойно существовал бы, если б ты и вовсе не родился...» Уставившись на свои длинные бледные пальцы на скатерти, Макарие вдруг почувствовал желание схватить со стола эту проклятую газету и изорвать ее на мелкие кусочки. Разумеется, в ту же минуту ему стало ясно, что это ничего не изменит. Сотни тысяч заголовков уже разлетелись в разные стороны, словно подхваченные взрывной волной. И каждый из них назойливо повторяет: он умер.
Все это разыгралось вчера вечером, на пляже, когда гардеробщица собиралась домой. В одной кабинке осталась одежда. Прошел час, хозяин не появлялся. Тогда забили тревогу. Обыскали каждый уголок, сообщили в милицию, а потом, потеряв всякую надежду, обратились к его жене. Удостоверение личности нашли, конечно, в бумажнике. Именно так обстояло дело, ретивый газетчик быстренько состряпал сообщение. Один из тех, у кого хороший нюх на трупы. В конце концов такая у них профессия. Это же, черт побери, жизнь. Жизнь, из которой тебя, родимый, вычеркнули одним небрежным росчерком пера... Вот, к примеру, тот кудрявый Йон Трандафил.
