– Ты сама-то не навь? – вырвалось у него.
Косица у девчонки была мышастая, и сама – мышь мышью.
Лет тринадцати, а то вовсе двенадцати, тощенькая, остроносенькая, черты лица мелкие, ручонки-веточки… Митя вспомнил оставшуюся в поместье младшую Шабельскую, Алевтину: оказывается, толстые щеки – не самое страшное, толстушка выглядела получше, чем этот… скелетик.
– Що, паныч, спужался? – Кривая усмешка девчонку тоже не красила. – Теперь повсюды навы мерещиться почнут?
– Языкатая… – то ли одобрительно, то ли осуждающе протянул Митя. – Ну, рассказывай.
– Що розповидаты, панычу? – Глаза у девчонки тоже были тусклые, серые, в окружении белесых ресничек. Совершенно бесцветное создание, даже удивительно в здешнем краю ярких красок.
– Всё, – без колебаний ответил Митя.
– Ну той… Якщо всё… – Девчонка шмыгнула носом, покосилась на Митю испуганно и прошептала: – Каська тройню принесла.
– Какая еще… Каська? – растерялся Митя.
– Так кошка же! Один котеночек биленький та два сиреньких. Олене з хутора батько з ярмонки, з Катеринослава, намисто привез – таке гарне! А Миколку мамка выпорола, бо колы гусей пас, одного гусенка ястреб схопыв, а що Мыколка мог зробыты, ястреб як налетит… – Девчонка вдруг осеклась, глаза ее изумленно расширились, казалось, она просто не верит, что это происходит с ней.
– Это ты мне так всё рассказываешь? – с задушевной ласковостью поинтересовался Митя, плотнее сжимая пальцы на тонком детском горле.
– Что вы… що ты робышь? – прохрипела девчонка… и попыталась заехать ему коленкой между ног.
Митя едва успел отступить в сторону. Усмехнулся – бойкая какая! – хлестко шмякнул ладонью по выставленной коленке: не столько больно, сколько обидно.
– Шутка не удалась, побег – тоже. Может, хватит дурочку корчить? Что… тут… у вас… происходит? – спросил он, при каждом слове легонько стукая девчонкой об штабель. Для большей убедительности.
– Отпустите… меня… немедленно… – Девчонка снова рванулась, но уж такую-то малявку Митя точно мог удержать.
– Зачем бы мне это делать? – хмыкнул он, наматывая косицу на кулак, и пленница явственно растерялась – видно, и впрямь задумалась зачем. Чем быстрее поймет, что деваться ей некуда, тем лучше. – Здесь происходит нечто… крайне недоброе. – Хотелось выразиться покрепче, но светский человек не позволяет себя ругань всего лишь из-за риска для жизни. – Ты в этом замешана. Ты была утром в роще…
– Тебя рятувала, паныч, – пробурчала девчонка. – Тильке весь день и роблю, що рятую, – прям присесть нема колы!
