Сэма не беспокоили подробности жизни матери его объекта наблюдений. Но вот сама Соня — вполне, и имя оказалось приятно-красивым, тихим таким, смиренным, подходящим образу. В общем, парень теперь лелеял мечты о знакомстве. Часто представлял первый разговор, как подойдет, коснется ладонью блестящего смуглого плеча, казавшегося наделенным необычайным бархатом кожи. Выдумывал реакцию Сони: то девушка удивленно хлопала глазами, и ее губы растягивались в смущенной улыбке, то она покорно опускала голову и боялась посмотреть на своего поклонника. Но в любом случае, желания Сэма оставались лишь мечтаниями незрелого пубертария. Август заканчивался, смывая с земли летние краски часто накрапывающими дождями. Парень по-прежнему выходил читать во двор, но теперь все чаще в его руках можно было обнаружить черный зонт. Нинель Марковна заинтересованно провожала сына взглядом, но терпеливо молчала. В конечном итоге, он просто читал под дождем, а не курил или бухал по подъездам как дети знакомых.
У Сони зонта не было. Она стойко сносила удары стихии, что весьма угнетало Сэма. Ему хотелось защитить и просто стать полезным для этой хрупкой всегда безропотной девчонки. И когда за обедом с матерью парень завел разговор о столь приглянувшейся ему молдаванке, он руководствовался исключительно благими побуждениями. В тот день дома больше никого не было: отец в очередных научных разъездах, а брат с сестрой по своим делам, кои память не сохранила. Поэтому Нинель Марковна довольствовалась театром лишь для одного зрителя — Сэма. Стоило ему обронить пару добрых слов о Соне, как женщина замолчала, резко отодвинула тарелку с супом и, скрестив окольцованные пальцы в жесте мольбы, прикрыла глаза. Сэм не понял, что конкретно произошло и что именно было «не так», но даже лязг ложки об отставляемую матерью тарелку показался укоризненным. Выдержав воистину «чеховскую» паузу, Нинель Марковна с доверительным снисхождением уставилась на сына и начала вкрадчиво втолковывать правду. Свою правду. Вышло, по обыкновению, красноречиво.
«Самуилчик, — приторно-ласково начала женщина, мгновенно напрягая Сэма отвратительной уменьшительно-ласкательной формой и без того ненавистного имени, — ты же понимаешь, что эта Соня не еврейка. И, упаси Господь, даже не гой… то есть русская. Она приезжая! — это слово Нинель Марковна выговорила с каким-то первобытным ужасом, отчего у Сэма даже выпала ложка из руки. — Они влюбляют в себя молодых людей из хороших семей, развращают их, беременеют. Потом женят на себе и спаивают. А в итоге забирают их квартиры! Ты что, хочешь, чтобы папины труды пошли насмарку и нам стало негде жить?»
