— Ну хорошо, — тон мой весьма обыденный, — я выйду за тебя замуж.
Он верит сразу же, но не рискует даже поцеловать меня. Только говорит, что знает — я не люблю его, но это ничего, он все сделает, чтобы я его полюбила. Боже мой, ну что, что он может сделать?! Мне не нужна любовь, эта болезнь, этот плен, я так устала, что душа моя впала в летаргию, я не хочу никого любить, мне надо куда-то пристроить свой муляж, свою опустевшую оболочку…
Дома я говорю всем, что выхожу замуж. Паника и ор, укоры и доводы, они его совсем не знают, на свадьбу не придут, делай как хочешь, но мы — против.
И тогда приезжаешь ты. По каким-то делам.
Я захожу в дом и вижу: ты сидишь на ступеньке, у тебя родные глаза. Притягательный флер чужого взрослого человека, а глаза — родные. Мы с тобой — очень дальние родственники. Смешно сказать — я прихожусь тебе четвероюродной тетей! А ты старше меня на два года.
И мы не виделись года четыре.
В прошлый раз ты приезжал за лекарством для бабушки, потом я провожала тебя на вокзал. Мы ехали в троллейбусе, смеялись, стеснялись, вытягивали вибрирующий разговор — и забыли купить копеечные билеты. Мы оказались в случайной нише жизни, мы нравились друг другу, и в этой борьбе смущений не заметили охотника за живым товаром. Он называл нас: «Молодые люди!» — не желал довольствоваться молчаливым взиманием штрафа, стыдил нас пафосно, а меня тошнило от пошлости сюжета.
И вот ты приехал, ты смотришь на меня по-мужски восхищенно, мама понимающе поглядывает на тебя и меня, она благосклонна к тебе, а я — я спокойна.
Мама просит пойти погулять с тобой, ты же — гость. Мы идем на набережную. Маленький теплоходик хрипит рупором, зазывая на речную прогулку. Мы сидим на палубе, за столиком, смотрим друг на друга. У тебя зеленые глаза, и кожа уже хорошая, раньше она была изрыта красными вулканчиками. У тебя взрослые глаза, и взгляд темнеет очень быстро, раньше ты на меня так не смотрел.
Я не смущаюсь тебя больше, я не смущаюсь больше никого, потому что я умерла год назад и еще пока не ожила. Мы сходим с трапа, и ты уже не выпускаешь моей руки. У тебя есть деньги на спортивный костюм, и ты ведешь меня в ресторан на набережной. Там так дорого, что людей почти нет. Ты поишь меня шампанским, мы что-то едим, мы танцуем, и мне хорошо. «Не отпускай меня, — думаю я, — не отпускай. Возьми меня в свою жизнь. Лучше ты».
Уже много времени. Лето, но совсем темно. На набережной почти никого. Ты целуешь меня. Я тебя еще не люблю, но ты мне совсем родной. Вот эта твоя нижняя губа, которая доверчиво ждет моего отклика на поцелуй, — как ее бросить, как оттолкнуть? Я прикусываю ее слегка, трогаю языком, она — как ребеночек, мне с тобой спокойно. Ты пахнешь родным. В голове всплывает чужое лицо Саши, я высвобождаю голову и говорю: «Откуда ты свалился, я ведь собралась выходить замуж!». И ты говоришь: «Выходи лучше за меня!». Вопрос легко решен, и ты снова запрокидываешь мне голову, как птенцу, и поишь меня своей нежностью, восхищением, настоящим взрослым вожделением, и во мне рождается вторая душа, потому что первая спит мертвым сном.
