Когда Хэмиш подошел к постели, я притворилась, что сплю.
Утром мне не хотелось вставать. Не хотелось видеть Чарльза.
Ближе к полудню он уехал, ускакал на лошади, которую держал в конюшне Пуант-дю-Лу. Вскоре после этого в комнату вошел Хэмиш — очень хмурый. Он объявил, что должен ехать в Проклятую и вернется не раньше завтрашнего дня.
Присев на краешек постели, он молча взял меня за руку. Потом поднялся и, склонившись ко мне, поцеловал, по-прежнему не говоря ни слова.
До полудня я провалялась неодетая. Потом появилась Мишель, и мы молча позавтракали с ней вдвоем. Как это было принято, в отсутствие Хэмиша за мной присматривала Мишель. За фасолевыми стручками и молоком она объявила мне, что идет в больницу, но ни словом не упомянула о новом пациенте.
Стоял уже полдень, когда я рассеянно подняла глаза, заслышав шаги на веранде. Это был Чарльз. Он сказал, что вернулся поговорить с Хэмишем. Дома ли Хэмиш?
Нет, сказала я, не вдаваясь в подробности.
Он сказал, что между ними произошла размолвка и он хотел бы дождаться Хэмиша.
Я ответила, что Хэмиш уехал в Проклятую, и он сказал, что, вероятно, тоже попозже отправится туда.
Пока же, придвинув кресло, он сел. Кресло было прежнее, все то же старое, орехового дерева кресло, в котором он сидел в день первого своего приезда года за полтора до этого. Вообще казалось, что странным образом все это уже было или происходит во сне, смутном сне, искажающем очертания предметов и воплощающем то, о чем думаешь.
Он сидел, молча глядя на меня. Потом подошел к шкафчику, налил себе бренди, выпил и опять наполнил рюмку, после чего спросил, не прокачусь ли я с ним верхом.
Я отказалась.
Он начал молча поглаживать краешек моего рукоделия, как делал и тогда, во время первого своего приезда. Он уговаривал меня покататься. Когда я наотрез отказалась, он сказал по-французски, что да, я права, может быть, остаться здесь будет и лучше.
На мой недоуменный взгляд он заметил, опять-таки по-французски, что чему быть, того не миновать и что и так все это тянется слишком долго. С этими словами он схватил мою руку и стал осыпать ее поцелуями. Я попыталась отнять руку, но он держал ее крепко, как в тисках — он был очень сильным, — даже слегка выкручивая мою кисть.
— Выслушай меня, — полушепотом проговорил он и зашептал, неспешно и отчетливо, наклонясь ко мне, что он знает, как знаю и я, к чему шло дело, и что вот теперь настал момент.
Он вдруг порывисто встал и вновь наклонился надо мной.
