Римляне приходят, чтобы арестовать меня. Я предан. Петр отрекается от меня. Иуда надевает петлю на шею, виснет и раскачивается – жалкий труп. Солдатня бьет меня. Плебеи смеются надо мной. Мать падает в обморок.
Меня распинают. Глядите на мою страсть. Я умер за ваши грехи.
Георгий Иванович утирает слезы.
Я был пронзен любовью стадионов, распят женщинами, которые бросались мне под ноги. Критики закидывали грязью, читатели кричали браво. Я был самый высокий, самый широкоплечий. Стоило мне войти в комнату, никого больше не существовало там: я заполнял собой все.
Георгий – первый поэт, лидер нового поколения, звезда оттепели, говорили друзья.
Вульгарная бездарность, полон собой, необразован и неотесан, говорили враги. Сам не знает, почему так популярен, но от своей известности сходит с ума.
Какой удалой этот Джорджи, как он кидает рюмки через плечо, как заводит песню, настоящий русский парень, не то что мы, тихая мелюзга, говорили иностранцы. Их жены прибавляли: русский мужик, страстный, как нам хотелось бы такого в постель, Джорджи, это сухое лицо, этот прямой нос, рот, прорубленный топором, прямые волосы без затей, широкие плечи, громовой голос, раскатистый хохот, а побежали ловить попутку, а давай дернем отсюда к чертовой матери.
Воображает себя трибуном, мессией, а сам продался Западу, проститутка болтливая (говорили патриоты). Совковый поэт, дутый талант, давно продался власти, он же не просто так за границу ездит, он специальные задания выполняет, а вы что думали (говорили эмигранты). Георгий, мы за тебя горой, обещали друзья в России. Хорхе, мы с тобой всегда, и но пасаран, амиго, уверяли друзья на Кубе. Джорджо, ты будешь Христом, говорил режиссер. Говно твои стихи, говно, говно, говно, иной писака нашептывал по пьяни (ему же тоже хотелось прославиться, но не получалось), и приходилось бить ему морду, без особого гнева, без гордости, но бить приходилось, и нос ломать, а что еще делать прикажете с такими вот говнюками.
Георгий Иванович выключает видеомагнитофон, встает в полный рост, смотрится в зеркало. В полутьме лицо его кажется помолодевшим. Он и сейчас соберет стадион, если захочет читать. Аплодисменты, цветы, воздушные поцелуи, крики поклонниц, просьбы подписать книжку. Потому и за океан зовут с выступлениями. А кого еще зовут, из наших-то кто ж еще сможет собрать там целый зал народа?
В спальне поскрипывают половицы. Топ-топ. И опять: топ-топ. Скрипит дверца. Неужели Валентина еще не спит. Что она там делает. Шкаф, что ли, открывает. Надо пойти посмотреть, все ли в порядке.
