— Это русский обычай, — заявил Роман. — Они всегда делились на богатых и бедных и одни других постоянно резали. Богатые у них жадные, а бедные… разбойные. А мы — якуты, люди смирные. Мы…
— «Мы»! — прервал его Афанас — Кто это «мы»? Ты говори: «Мы — богачи», а вот наш брат скажет: «Мы — бедняки». Так-то оно вернее будет. «Русские богачи — жадные»! А ты-то, якутский, лучше?
— Нет, надо уходить отсюда. — Роман долго одевался, что-то сердито бормоча под нос. Потом, стоя уже в дверях, он бросил: — Договорились черт знает до чего! Головы отрывать собрались. Мы еще потолкуем. Иван Дормидонтович сам объяснится с этим русским.
— Царя не побоялся, а твоего Сыгаева, думаешь, побоится? — крикнул Афанас.
Павел хотя и оделся раньше всех, однако вышел последним. Он сильно хлопнул дверью да еще снаружи ударил по ней ногой. Но тут же рывком снова распахнул ее и, просунув голову в юрту, прошипел:
— Не уедете вы с этим русским! Здесь останетесь! А уж князь разделается с вами, паршивцы! — Он еще сильнее хлопнул дверью и еще громче стукнул ногой…
Русский тихо взял табуретку и уселся на нее, опустив голову.
В юрте воцарилась напряженная тишина. Только потрескивал огонь в камельке, порой далеко отщелкивая багровые угли.
По вот фельдшер выпрямился и обвел глазами помещение, будто с трудом вспоминая, где он находится. И вдруг взгляд его остановился на оборванном Никитке. Мальчик стоял возле камелька и что-то чертил угольком на лучине.
— Иди-ка сюда, мальчик, — позвал русский, протягивая к Никитке руку.
Никитка испуганно выронил лучину и подошел к фельдшеру, спрятав за спиной вымазанные углем руки. Но Бобров резко встал и, подняв с пола брошенную Никиткой лучину, вернулся на свое место. Лучина вся была испещрена какими-то каракулями. Словно позабыв о самом Никитке, снова отошедшем в сторону, фельдшер долго рассматривал их. Потом он что-то сказал Афанасу.
Афанас взял мальчика за руку и, подведя его к фельдшеру, спросил, указывая на первую группу черточек:
— Это что?
— Неводят… — смущенно прошептал Никитка и провел ладонью под носом, оставляя на лице черную полосу во всю ширину ладони.
Когда Афанас перевел ответ Никитки, фельдшер даже задвигался на табуретке от охватившего его любопытства.
— А это?
— А это богачи себе всю рыбу забрали…
— Да ну? А это?
— Это… Не буду… — застеснялся Никитка, порываясь уйти.
Но Афанас удержал его.
— Ну, скажи нам, дружок! — попросил он ласково.
— Ты почему с гостями не хочешь разговаривать? — вмешался отец.
