По ту сторону рельс, в свете прожекторов, за невысоким забором, гудел трансформатор, стояли столбы и белёная будка. С пологой горы сюда стекали пути проводов — как будто лапы, перекинутые одной мачтой на плечи другой и, как река, мощный ветер. Всё вокруг было завалено снегом, но уже мокрым; на фоне низкого, из-за туч, неба чернели ельником горы. Что-то, державшее мир в напряжении, словно ослабило хватку — ни что не сковывал холод, и было только чуть зябко. Он шёл через слабый туман, воздух и небо едва различимо искрились. Прошлого не было, можно поднять в удивлении лицо, и даже память не давит. Вокруг были капельки влаги, если взглянуть через них на фонарь, было видно, насколько их много. Туман не уменьшил, а сделал почти ощутимой прозрачность — еле реальные капли застыли на грани возникновения. Может быть, что через влагу, висевшую всюду, он ощущал теперь всё, к чему она прикасалась — как воздух, чувствовал вдали округлые склоны. От гор, казалось, шли волны. Как будто кто-то большой и прозрачный был совсем рядом, передавая ему ощущенья. Словно бы здесь, в мире капель вдруг прошёл маятник — он понял, что он почти подключился к чему-то и почти стал собой снова.
Но холод всё-таки щёки морозил. Он пошёл обратно до домика станции, перейдя рельсы, поднялся на неподатливо-твёрдый асфальт и остановился — вокруг в лес ускользал чуть блестящий нетронутый снег. Если вот это чистилище, то, что же дальше? Из открытой двери вагона невдалеке проводница сказала кому-то, что впереди у них «пробка». Над дверью станции горела совсем уж чахлая лампа, и он не сразу нашёл между клочьев вылазившей ваты холодно-блестящую ручку. Дверь заскрипела, с трудом поддалась и, когда он вошёл, всею силой пружины втолкнула его в коридорчик. Справа, оконтурив вторую дверь, сочился желтеющий свет, и он вошёл в маленький зал ожиданья — только два шага под скрип половиц, он уже в центре. В углу из стены выступала беленая печка, и никого, ничего, лишь слабый шум от сгорающих в печке поленьев. Он пошёл обратно и толкнул дверь, та, сказав квадратное «О», при том зевнув темнотою, открылась. Только теперь он заметил, что в коридорчике было окно, за ним стоял его поезд — столбик белёсого дыма над крышей вагона, свет, навсегда заблудившийся в тучах. Будто у каждой секунды своя протяжённость — криво, но время здесь встало. Ни что не было и не казалось прекрасным, только внутри его что-то взмолилось — боже, чтоб не было «завтра»…
