Воцарившуюся на мгновение в центральном тишину разорвал дружный смех. Хохотали все. И капитан, и оба пилота, и связист. Не отреагировала на пришедшую вдруг в голову хохму только я.
Впрочем, за четыре последних года, тут к моим выходкам уже привыкли.
Веселье прекратилось так же резко, как и началось.
— Прыжковые на мощности. Готовность.
— Принято! — В голосе кэпа все еще слышалось довольное урчание. — Прыгаем! — Как только экраны посерели — корабль вошел в прокол, как у нас говорили, без всплеска, откинулся на спинку пилот-ложемента. Он сидел чуть правее меня, так что я могла незаметно за ним наблюдать на глянцевой панели одного из расчетных дисплеев. — Как только не называли наш тяжеловес, но чтобы посудиной…
Я оглянулась, стараясь не улыбаться, пожала плечами:
— Все когда-то происходит в первый раз.
Ен, соглашаясь, кивнул и, ничуть не смущаясь наличием свидетелей разговора, заявил:
— Я дал запрос на продление твоего контракта.
Карин Йорг — первый пилот, заметно напрягся: для него это была больная тема. Еще половину стандарта назад он считал дни, когда я покину эр четвертый, а после того памятного полета на Штанмар, с грузом для пострадавшей от падения астероида планеты, вдруг воспылал ко мне страстью.
Не сказать, что я была особо против — парень неглупый, да и симпатичный, но принципом: не заводить шашни там, где работала, пренебрегать не хотелось.
— Знаю. Уже получила уведомление.
— И что думаешь? — поинтересовался капитан. Он улыбался, но взгляд оставался серьезным.
— Что думаю? — повторила я машинально, пытаясь сообразить, а что я, действительно, думаю. Соображать не пришлось, слова вырвались еще до того, как я их осознала. — Домой хочу. На Зерхан.
Ответный взгляд кэпа был понимающим. Был у нас как-то разговор в одну из ночных вахт. О семье, о доме, о родине… О двух моих младших сестренках, о матери — учительнице, об отце — враче, как говорила мама, милостью Богини Предназначения, о нелегком выборе, который мне однажды пришлось сделать…
Не было у нас в роду никого, кто был бы связан с космосом, далекими путешествиями. Все очень буднично и прозаично: лечить, учить… Родители были счастливы в том, что делали каждый день, были счастливы друг в друге и в собственных детях.
В кого я пошла? Мама как-то сказала, что мой прадед, закончивший свою жизнь на рудниках, был бунтарем и непоседой, не знающим покоя. Возможно, была права — мой характер трудно назвать покладистым. Все, что мне оставалось, только верить ее словам. Так уж получилось, что от всех бабушек и дедушек мне и сестрам досталась только память.
