— Ты молодчина, — сказала Клавдия. — Вообще я на вас не нарадуюсь.
— Так чья школа! — ответила комплиментом Ирина.
— Игорь тоже молодец.
— Да встретила я его, он мне все рассказал, — грустно сказала Ирина.
— Правильно понимаешь, — похвалила Клавдия. — Не вписывается все это в мои злопыхательские домыслы.
— Ладно, хватит, давай больше без скоропалительных выводов. Поехали к Федорову. Про этого человека мы вообще ничего не знаем.
Дом Федорова они узнали издали. Трудно не узнать дом, в котором хоронят человека.
У подъезда толпились сумрачные люди, стоял автобус с черной полосой вдоль борта, даже дети были тихи и печальны.
Клавдия посмотрела на Ирину — ничего, ее костюм вполне мог сойти за строго-официальный. Слава Богу, сегодня Калашникова оделась неброско.
Они поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в дом.
Дверь была распахнута, на них никто не обратил внимания, да и немудрено — в квартире было полно народу.
На столе стоял гроб, а в нем лежал человек с длинными седыми волосами.
Клавдия уже пожалела, что они пришли в этот скорбный час. Ирина тоже чуть заметно кивнула Клавдии, дескать, пойдемте отсюда.
Но в этот момент к гробу подошел человек и ровным голосом произнес:
— Господа, прошу внимания. К сожалению, не все смогут поехать на кладбище. Но сказать прощальные слова можно и здесь.
Клавдия вдруг узнала этого человека. Она не раз видела его по телевизору. Это был очень известный театральный режиссер.
— Прошу вас, Виктор Николаевич, — сказал режиссер, и к гробу подошел маленький, кругленький старичок.
И его Клавдия узнала тоже. Когда-то этот старичок был молодым и снимался чуть ли не во всех комедиях. Сейчас у него было траурное лицо.
— Сердце не выдерживает больше, — проникновенно сказал комический старичок. — Кто-то верно заметил: смерть бьет уже совсем близко. Но Вадик… Никогда не думал, что мне придется его хоронить. Как страшно и как безысходно. Что я буду вам говорить о его жизни? Она вся вам хорошо известна. Это был настоящий человек и большой художник.
«Ничего себе, — подумала Клавдия. — А я думала — так, околокиношный дядечка».
— Нет в этой комнате человека, да что в этой комнате, в театрах и на киностудиях Москвы не найдешь такого, кому бы Вадим не помог добрым словом, советом, а чаще всего — настоящей поддержкой. Я понимаю, что это не совсем по-русски звучит. Но неловко как-то у гроба дорогого человека говорить о деньгах. А впрочем, почему неловко? Советами нас пичкали с утра до вечера — у нас же была страна советов. А вот просто не дать умереть человеку с голода — таких что-то не видно было. А Вадик ничего не жалел. Мог отдать последнюю рубаху.
