— Прекратить надо, пятую овечку из табуна унесли… Устрашить!
— Чужие будут наше мясо есть, а мы сами что? В землю зубы? С дрекольем в Падчару и отбить пять овечек заместо наших.
— Совести у них нету. Съели!
— Не в одной Падчаре дело, пастухов заменить надо, стар да мал, чего с них и спрашивать?! — озлобленно выкрикивали люди и трясли худыми костистыми кулаками.
— Микит, про тебя говорят, — шепнул подпаску Васька Трубка, закадычный товарищ, — слышишь?
— Слышу.
Микитка крепче обнял свой рожок. Он испугался, что его отнимут.
Толпа немного поутихла, и расслышал Микитка голос Андрюши.
— Товарищи, соседи!.. Голодает скотина, весь корм выела, с корнем, не табунится» нельзя двоим пастухам в руках держать ее, не под силу. Микитка выбился весь, измочалился парень. Товарищи, соседи, пастуха третьего прибавить надо. — Говорил старик и кланялся народу.
— Третьего на свои хлеба посадить? а табун–то в половину прошлогоднего, невыгодно. Микитку заменить надо! — зашумели голоса.
— Заменить Микитку! И для нас выгода и жалость к парню — не будет мучиться!
— Хорошо пожалел, сбирать хочешь пустить, — промолвил Андрюша.
— Третьего дать!..
— Много, не по плечам починкам. Микитку в город, в приют, на казенные хлеба, сирота он.
Председатель записывал предложенья и думал: «Как с Микпткой быть, он безродный, кому, если не мне, о нем позаботиться?»
Все сошлись на одном — взять в главные пастухи Петруньку Скорнякова, больше всех обедневшего от голода, а в подпаски ему деда Андрюшу.
— Андрюшу главным оставить, так было с незапамятных времен, починский обычай. За ним оставить! — Заступился за старика Софрон, да Пет–рунька поднял руки и крикнул:
— Товарищи хорошие, стадо дороже; и обычай, коли скот сохранить думаете, переступить надо,
И переступил и, взял и пастухом Петруньку, Андрюшу подпаском, а Микитке постановили быть в детском доме на казенных хлебах. Мал он, в летах не вышел, и выгоды кормить его никому нет и обязанности тоже.
— Покуль миром покормим, а ты в город отпиши, что есть, мол, у нас нахлебник и теперь он нам не надобен, пусть заберут, — наказали починцы председателю и начали расходиться. — А ты. Скорняков, принимайся, чтобы ни одного ягненка!
— Постараюсь уж, не забуду общественную милость. — Скорняков снял перед народом шапку. — Умру, а ни одной шерстинки не отдам падчарин–ским.
К Микитке подошел Андрюша. Он тряс головой и лепетал:
— Дай мне рожок–то, теперь я подпаском пойду. Грудь–то хоть и износилась, духу не хватает, а дудить буду. Э-эх! — старику было горько и за себя и за подпаска.
