Пропавший лагерь | страница 15

Еще десяток шагов, поредела чаща, и увидели все на поляне бугры земли, как шалаши. Из-под них сочится огонь, копошатся черные и красные на огне люди. Затая дух, подошли вплотную и стали чутко ждать.

Милиционеры ерзали на седлах и снова удивленно нюхали тяжелый смрад, тянувшийся от поляны.

— Вот ведь, одна вонь, пьют, а? — толкал снова Шурка.

На противоположной стороне свистнули, и шеренга, хватаясь за бьющиеся сердца и болтающиеся финки, высыпала к огням.

Треснул выстрел.

— Стой! Никто ни с места! Никто не уйдет! — выкрикивал начальник волмилиции.

— Руки вверх! — гаркнул он оторопевшим чумазым и оборванным людям. Они на четвереньках лезли из землянок, продирали глаза, лохматые и страшные и становились кучей, чеша затылки.

— Ну, и арапы. Я так и знал, настоящие самогонщики.

— Становись в кучу! Живо! — командовал начальник.

— Товарищи, што вы, мы с патентом. Михаил Сидорыч, где он… буди его, пущай распутает!

— Никаких патентов на самогон нет!

— Да мы непьющие, — пробурчал саженный парнюга, утирая лицо ладонью, оставляющей черный след сажи.

В ответ хохот.

— Не видать тебя, — образина.

— Да ты што лаешься? Ты кто, а то с коня-то счибу.

— Я тебе счибу, счибу…

— Да что это, в самом деле, ехали бы днем, а то в ночь. Не милиция, а бандиты!

Дело принимало серьезный оборот. Вдруг все загалдели. Ребята и милиция вытаращили глаза: из одной землянки вылез тоже на карачках человек, но он был чистый, в кожаной куртке и тащил за ухо портфель.

— В чем тут дело, товарищи? Почему в ночь?..

— А вы кто такой?

— Я председатель артели смоугольщиков.

Все разинули рты.

— Што? Што… — потянули голоса. — Председатель самогонщиков?!

— Я председатель артели смолокуров и угольщиков, вот документы… Но почему ночью, я протестую… Кто здесь партийный?

— Я… я… я… — заикался начальник милиции. — Видите, товарищ, я тоже коммунист.

— Я в Уком партии с этим делом. Являться ночью со стрельбой, — это не годится!

После этих слов поднялся гвалт. Милиция вцепилась в вожатого, вожатый в Шурку, хотел Шурка вцепиться в Фому и Ерему, ан ихнего и духу не было.

За добрую версту катали лапотники, присаживаясь хохотать, отхохотавшись, драли дальше, пока снова не душил хохот, от которого валились с ног.

Ребята, оставленные на пароме, не отходили от Глебыча, помня наказ вожатого. Старик так осерчал, что притворился глухим и не хотел с ними разговаривать, Бились, бились, плюнули.

Уселись у сходней и слушали ночь. Букали водяные жуки, и всплескивала река сонных рыбин. Село было тихое, не перебрехнет собака.