Вдруг донесся беспорядочный топот. Его покрыли крики, и затем огромный лай проснувшихся всех собак села Выселок. Страшный шум и гул катился лавиной к парому, делаясь громче и ближе. Ребята вскочили. Вылез Глебыч.
— Еще што!
— Едут, не наши ли!
Гомон докатился, плеснулся по берегу, и орава галдящих всадников, растрепанных, иные были в одних исподниках и босиком, влетела на паром и осадила взмыленных лошадей.
Ребята только успели посторониться.
— Паромщик, тетеря, проезжали цыгане тут с лошадьми?! — загалдели много сразу.
— Хуже цыган, — пробурчал Глебыч.
— Тяни канат, нагоним. Живей!
Глебыч отмотал причал, и паром дрогнул.
— Глебыч, што ты, какие же цыгане, — опомнился один из ребят.
— А это чьи? — гаркнул кто-то.
— Ихние сторожа, оставлены в караул, — хитро скосив глаза, прошепелявил Глебыч.
— Ах вы… голодраные. Бери их!
Ребята только пискнули, как их тиснули.
Паром уперся в сходни, Глебыч махнул на лагерь, и вся орава снялась, как бешеная, и покатила по берегу.
— Весь табун, а? Головы отвертим, весь табун!.. — слышали ребята, мотаясь на крупах лошадей. Они разглядели, что у всех свое оружие, начиная от топоров, вил и кончая охотничьими ружьями и наганами.
— Да что же это такое?!
* * *
Утром отряд, вдоволь наглядевшись, как гонят смолу, деготь и обжигают уголь, плелся без барабанного боя и без всякого мало-мальского задора в лагерь. Болтались у поясов глупые финки — оторви да брось. Наконец-то, паром.
Сидит вечный Глебыч и тянет не менее вечную трубку, а часовыми и не пахнет.
— Где ребята? — тормошили старика.
Он лениво махнул рукой. Там, дескать, в лагере.
Мокрый канат пошел по рукам, и скоро все высыпали на бугор. Строй держать надоело и повалили кучей, как французы из Москвы.
Не дойдя пол-пути, стали щуриться и вдруг, все как один, встали.
— Где же лагерь-то?
Тридцать рук поднялись и, протерев шестьдесят глаз, опустились.
— Ребята, а ведь нет лагеря.
Еще раз огляделись.
— Гм, паром вон, вон роща, а вот тут и должен лагерь быть, — будто бес путает.
Потоптавшись, во всю прыть понеслись к тому пустому месту, где когда-то был лагерь.
Подбежали и головы повесили. Как слизнуло лагерь — одни ошметки, и уцелела только кухня, а по всему, будто буря прошла. Где валяется стенгазеты клок, где веревки обрывок и потерянный кем-то сандалий, с оторвавшейся со страху подошвой.
— Нн-да… — протянули некоторые.
Покопались в остатках и сели куковать на крутом бережку.
— А все-ж-таки, куда-ж он делся?
— Тут брат, сам чорт не разберет.
