Внезапно в ней что-то дернуло, взвыло и понеслось, разгоняясь и набирая скорость, — наугад, без огней…
Мужики сбегали за бутылкой, распили её, потом взяли еще, оказались у Нади на кухне и продолжали гудеть. А у неё в голове стучало одно: только бы, только бы он приехал! Сейчас, вот сейчас, когда эти здесь… Пусть увидит всю эту шваль, тут, в своем доме, рядом со мной… Пусть ему будет больно, пусть будет больно… ему! Это мой протест, мой вызов — пускай глупый, пускай по пьяни дурной… какой есть. Это моя пощечина!
Больно было, однако, ей одной.
Наговор её, что ли, полу бредовый подействовал — только в замке щелкнуло — появился. И ничему не возмутился. Как будто так полагается… Сел за стол. Налили — выпил. Гости-то, конечно, здорово напряглись поначалу. А ну как хозяин осерчает, в драку полезет? А он — ничего — сидит, хохмит. А они и рады-галдят, подливают. Музыка орет, окно в кухне настежь, дым вьюном вьется. Содом.
Соскочила со стула и бегом в ванную. Заперлась.
Боже мой! Это что — моя жизнь? Это что — мой муж сидит, развалясь? Как посторонний… Чужой! Но ты ведь сама все это устроила — этих позвала, как их там… Колю и Игоря. Только никак уж не думала, что его не проймет. Что вот этак будет сидеть истуканом, скаля зубы над дешевыми хохмами. Не думала ты, горе горькое, что ему до такой степени на тебя наплевать!
Да, она ждала взрыва, скандала, но только не этого отупелого равнодушия. Выскочила из ванной.
— Пошли вон отсюда! Все трое! И ты вон — ты первый!
Ухмыльнулся. Поднялся. И молча в прихожую — одеваться. Эти двое — за ним.
Хлопнула дверь. Заперлась на цепочку. В телевизоре — вой Аллегровой. Выключила. Отыскала старенькую пластинку с записями Жанны Бичевской: «По Смоленской дороге снега, снега, снега…»
На кухне грязь, горы немытой посуды, на полу окурки валяются, прожженный линолеум косится двумя темными дырами. Черные дыры… кругом.
Налила себе коньяку — все, что оставалось в бутылке, — с полфужера — и залпом, давясь, — в рот, и махом фужер — об угол, бутылку — об угол! Но ничто не могло её остудить — душа выкипала, рвалась за край, выпариваясь от сатанеющей боли.
Звонок в дверь. Вернулся! Кинулась.
На пороге — тот, что был в кожаной куртке с печаткой на кривоватом мизинце. Игорь, кажется… Что-то бубнит — успокаивает, что ли? Войти хочет. Прогнала, дверью бухнула.
Ванну скорей — полную, до краев. Вода — самый верный друг. Полежала, чуть-чуть успокоилась. Вытираться нет сил — пеньюар облепляет, льнет. Что там, в аптечке? А, вот — тазепам. Двух хватит? Нет, лучше три. И через минуту начала пробираться по мышцам вялая сковывающая одурь — плен! Хорош-шо-о-о…
