Надален, угнетенный мрачными предчувствиями, остался один.
— Но почему же как раз я не должен ничего знать об этом? — вдруг прозвучал голос Таго.
Надален не мог понять, о чем он спорит с Эмилией, но одобрительно кивнул головой, уловив в его голосе гнев.
— Кто его знает, что она там ему наплела! — вздохнул он, волнуясь за Таго.
Он почувствовал искушение открыть дверь, но у него не хватило храбрости.
«Лучше мне уйти, а то, чего доброго, не выдержу», — сказал он про себя.
Но он не ушел, а пощупал увесистый тючок Таго и, убедившись, что в нем нет ничего хрупкого, положил его на землю и уселся на него.
Когда внезапно открылась дверь, Надален вздрогнул и хотел было встать, но то, что он услышал, его так ошеломило, что он опять опустился на тючок.
Таго, не кто иной как Таго, говорил:
— И если мне кто-нибудь скажет, что вы, Эмилия, не сердечная женщина, я его задушу своими руками…
— Ну и ну! Пропал человек! — простонал Надален. — Господи, она его совсем опутала.
Эмилия между тем отвечала ворчливым тоном:
— Ступай, ступай к этой дурочке. И оба вы перестаньте дурить, дайте людям жить спокойно.
— Видали! — усмехнулся Надален. — Жить спокойно… Это она-то говорит про покой!
— А ты что тут делаешь, мамелюк?
— Это что-то новенькое… — пробормотал Надален, поднимаясь. Потом с неуклюжим поклоном ответил: — Да вот, ждал, когда герцогиня кончит аудиенцию, чтобы войти в дом. Не видишь, что ли, что дождь идет?
— А это что такое?
— Я и забыл! Это он какой-то узел привез…
— Дай сюда.
Эмилия взяла узел, взвесила его на руках, пощупала, недоверчиво понюхала. Потом покачала головой.
— Все, как один, — изрекла она, входя в дом. — По целому месяцу где-нибудь пропадают — ни слуху, ни духу; потом в один прекрасный день возвращаются, и что же они вам привозят? Не цветы, нет, у нас это не водится — чтобы их заслужить, бедняжка должна, по крайней мере, умереть; не сласти, потому что от тех, что продаются в селении, можно умереть в коликах… Но хоть какую-нибудь вещицу, уж я не знаю, пару сережек, цепочку… Хоть что-нибудь дешевенькое, для бедных, лишь бы внимание оказать, можно бы, кажется, иной раз привезти женщине, верно?
Надален слушал ее, кивая головой, как бы показывая, что с интересом ждет окончания. Но Эмилия замолчала.
— А вместо этого? — спросил он с любопытством.
Эмилия с негодованием бросила узел в ушат, стоявший у двери.
— Грязное белье для стирки, — отрезала она.
Она зажгла фонарь, вздохнула и, обернувшись к мужу, который, как завороженный, смотрел на узел, прошипела:
