«Шумит ветер в полночь и несет листы… Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, получувства… Которые, будучи звуковыми обрывками, имеют ту значительность, что “сошли”прямо с души, без переработки, без цели, без преднамерения, – без всего постороннего… Просто, – “душа живет”… то есть “жила ”, “дохнула ”… Зачем? Кому это нужно? Просто – мне нужно». Так был ли Розанов философом? В той мере, в какой каждый из людей им является, – безусловно. Признают ли его философом-ученым, таким как Кант, Гегель, Лейбниц? Никогда. В лучшем случае его называли русским Фрейдом за «Люди лунного света», за попытку проникновения в метафизику христианства. За рассмотрение вопросов пола и полового влечения.
«Сколько прекрасного встретишь в человеке, где и не ожидаешь… И сколько порочного, – и тоже где не ожидаешь». Душа человеческая, душа народная, темная таинственная глубина, – вот что интересовало Розанова. А можно ли разложить душу на векторы и схемы? Пока никому этого не удавалось. Потому и Розанов не создавал схем. Но можно ли подходить к душе не будучи философом? Подвергнуть анализу ее работу, ее проявления, уловить ее движение? Такая задача под силу только философу или богослову. Богословом Розанов не был, слишком велико было в нем стремление к свободному, нецензурированному социальными или религиозными догмами мышлению. Кем же считать Розанова?
«Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия будет всегда одолевать философию». Розанов наблюдатель, порою страстный, порою отстраненный критик жизни и души человеческой. Неужели все-таки тщеславие? Ведь именно оно зачастую движет едким критиком. Розанов не создал сюжетных художественных произведений, но вот, что мы встречаем:
«Говорят, слава “желаема”. Может быть, в молодом возрасте. Но в старом и даже пожилом, ничего нет отвратительнее и несноснее ее. Не “скучнее”, а именно болезнетворнее».
Значит все же где-то, когда-то в молодости было стремление к славе. Иначе откуда эти строки. Но оно было там, в молодости, и там и осталось.
А вот еще о славе:
«Слава – змея. Да не коснется никогда меня ее укус. Лежать в теплом песке после купания – это в своем роде стоит философии». Опять о славе, и еще раз:
«Почему я так “не желаю известности” (или влияния) и так (иногда) тоскую (хотя иногда и хорошо бывает от этого на душе), что “ничего не вышло из моей литературной деятельности”, никто за мной не идет, не имею “школы ”?»
