Контратака! Го-товсь!.. — Опять все тот же властный голос, от которого сразу становится легче: бой идет не сам по себе, им кто-то управляет. Но все равно я очень разволновалась. И не от страха. Его теперь не было и в помине. Боялась, как бы не отказал пулемет. «Максим» капризен, чуть что не так — откажет. Такие капризы называются «задержками». По положению, «задержек» насчитывается пятнадцать. Да плюс шесть неуставных — выявленных на практике. А я знала и умела устранять только две: перекос патрона и поперечный разрыв гильзы. Петя же и вовсе пулемета не знал. И я вдруг помимо своей воли взмолилась:
Максимушка-максинька, не выдай! Родной, не подведи. Ради бога, не откажи!.. — Я даже, кажется, машинально перекрестилась...
А как была ранена — не помню. В себя пришла уже в медсанбате. И в ту же ночь оказалась в армейском полевом госпитале.
Лечусь. Полеживаю, как барыня, в мужской палате за занавеской из плащ-палатки. От скуки боевые уставы почитываю. «Максимку» своего изучаю. Но, все равно тоска зеленая. Домой хочу — в полк.
И вдруг после обеда выздоравливающие раненые; подняли неистовый хохот. Я отдернула плащ-палатку,; по-свойски спросила:
Эй, братцы-кролики, какая вас муха укусила?!
Слушай, пулеметчица, мы тебя на курсы записали!
Это на какие еще курсы?
На армейские краткосрочные. Младших лейтенантов. Командиров взводов.
Ошалели! Да какой из меня командир? И кто же меня примет?
А мы тебя лейтенанту Широкову, который записывал, сосватали как парня.
Да что вы, ребята, в самом-то деле? А если он не поверит и сюда придет?
— Поверил. Вот и бумажку тебе прислал. Держи.
В этот же вечер меня буквально прихлопнуло горестное известие. Пока я тут отлеживалась, моя родная дивизия, обескровленная в боях, снялась с переднего края и выбыла в глубокий тыл на передышку и пополнение. Мой боевой стрелковый полк!.. Вот теперь-то я была ранена по-настоящему — в самое сердце...
Забившись в свой закуток, я плотно задернула занавеску и, укрывшись с головой колючим солдатским одеялом, замерла в смертной тоске. Не знаю, сколько пролежала в полном отрешении; без мыслей, без слез. Очнулась от раскатистой команды на улице, за окнами избы-палаты: «Смир-р-р-но! Товарищ командующий...»
Сердце екнуло: быть беде!.. Прибежала санитарка Клава, что-то наспех стала прибирать. Предупредила:
— Тихо! Не курить. Командарм Поленов пожаловали. Сейчас в обход с начальством нашим пойдут...
«Ну, все,— подумала я,— отвоевалась!.. Теперь уже от тыла не отвертеться...»
