Под один рост, под одну стать, в одну масть — как на подбор. Светловолосые, чубатые. Без головных уборов. С засученными по локоть рукавами, с автоматами у животов, с кинжалами наготове — за поясными ремнями перед грудью. Ноги в широченных голенищах, как в ведрах...
Странная, почти невыносимая тишина была накалена до предела. Холодные мурашки противно щекотали мою спину. Непонятное стало понятным, то есть незримое — видимым, но все равно — непостижимым. Жуткая картина: люди — молодые парни — лезут на пулеметы! На явную смерть. На чужой земле. Во имя чего?.. Кто они, эти смертники? Головорезы-убийцы? Фанатичные фашисты? Сумасшедшие? Штрафные? Пьяные?..
Все ближе. Ближе. Совсем близко. Вот-вот захлестнут наши редкие цепи, и тогда, кто бы они ни были, пощады не будет,
— Дима, огонь! Да стреляй же ты!..
— Цыц! Начальник паники!..
Чей-то властный голос, как в рупор:
— Залпом! При-це-ел!..
Залп не получается, стрелки отбиваются вразнобой. Комсорг строчит с рассеиванием на всю ширину вражеского строя. Фланкирующий пулеметный огонь самый губительный, да еще с такой короткой дистанции. В рядах наступающих сразу появляются проплешины: чужаки падают, падают, падают. Не выдержали: залегли, огрызаясь огнем, хотя и неприцельным, но невероятной плотности.
Короткая перебежка — рывок, и опять над нашими головами нескончаемой лавиной несутся густые свинцовые струи. Но откликаются сразу два «максима» — слева и справа от нашей позиции. Пулеметы косят со всего плеча.
Вдруг комсорг охнул и отпустил рукоятки пулемета. Потом сплюнул кровью и медленно сполз на дно окопа. (Я даже не заметила, как пуля, ворвавшись в прорезь бронированного щита, клюнула Диму в правый карман гимнастерки.) Фашисты опять поднялись во весь рост. Теперь стреляла я. Стреляла, пока не кончилась лента. Опять закипела вода в кожухе. Надо было снова его охладить.
Пользуясь минутным затишьем (атакующие выдохлись), я оглянулась вокруг, ища помощи. И тут прибежал комсомолец Петя Ластовой, мой приятель и почти ровесник. Я прохрипела:
— Петенька, воды!
Он принес воду и по приказанию комиссара полка, как он сказал, остался со мной.
Петя, набивай ленту. Я комсорга осмотрю...— С трудом повернула тяжелое тело Димы на спину. Он был без сознания: пульс прощупывался еле-еле. Но я обрадовалась: жив!.. Перевязать не успела. Прибежал санитар. Силач. Поднял Диму, как младенца, уложил на плащ-палатку. Раненого Терехова подхватил под мышку. Потащил обоих разом.
