— Так, так, — неожиданно смущает подростка Богдана. — Видно, ты еще, Славко, не слыхал, как плачутся мужики, что нет на свете человека, несчастнее мужа доярки. С первыми петухами — и след жены простыл! Сам детей корми, нянчи, так что ты не очень-то заступайся, хлопче.
За лесом потух закат. Во дворе у соседей напротив, в густой зелени высокой березы, шумно собирались на ночлег грачи.
— Йой, а Михайлины все нет! — в недобром предчувствии вздыхает старая Богдана.
Петро по-сыновьи ласково ее успокаивает.
— Не тревожьтесь, мамо, должно быть, на ферме собрание, вот Михайлина и задержалась.
— Сказала бы с вечера.
— Чтоб я так был здоров, — принялся уверять Иосиф, — она скорее всего поехала в больницу, к мужу. Да, подвернулась машина — и Михайлина поехала.
— Йой, да что же вы, гости дорогие, не садитесь за стол? — спохватилась Богдана. — Прошу, прошу, вот сюда садитесь.
— Гость не вольный человек — где посадят, там и сядет, — весело отозвался Северов.
— Просим и хозяйку к столу, — любезно проговорил Скобелев.
— Голубь мой, не идет на ум еда. Схожу на ферму, погляжу, а то надвигается темнота.
— Ей-богу, мамо, — улыбнулся Петро, — мы вас не пустим. Вот наскоро поедим и махнем с хлопцами на ферму.
Малоразговорчивый геолог в ковбойке, сидящий за столом около Петра, только плечами пожал: как это светловолосому студенту удастся «наскоро поесть», когда на одном колене примостился Михасик, а на другом — только-только переставший реветь его младший братишка.
За ужином студенты не шутили как обычно, ели молча и торопливо.
Во дворе хлопнула калитка.
— Михайлина! — заколотилось радостно сердце матери.
Михайлина вошла, как слепец, схватившись рукой за дверной косяк. Матери показалось, что дочка испугалась неизвестных за столом, и поспешила сказать:
— Не бойся, то люди из Москвы.
Прошла минута, может быть, больше, прежде чем Михайлина вполголоса сдавленно промолвила:
— Мамо, Гондий… с этими прибыл в село…
— Свят, свят, свят! — побледнев, перекрестилась Богдана. — Откуда тебе известно?
— На ферме я увидела… — слова будто застревают в горле Михайлины. — Спряталась… Слышала, как Гондий хвалился своим: «Этой ночью… я здесь буду единым богом…» — Дрожащей рукой спрятала Михайлина под косынку выбившиеся волосы с преждевременной сединой.
— Кого женщины так испугались? — насторожился Северов.
— Сокирников, недобитков Гитлера, — сумрачно ответил Иосиф.
— Бандеров?
— Да.
— Стой! — едва успевает Петро схватить за плечо Василя, рванувшегося к двери.
