— кусочки свинины и говядины, обжаренные с чесноком и завернутые в листья салата. Только раз она слышала про такое пиршество в Северной Корее — это был Восьмой Апрельский Кулинарный Фестиваль в Пхеньянском Доме Вермишели, фестиваль, открытый только для высших партийных чинов (ей не разрешили его посетить, хотя она писала про него); но когда она, голодная, писала про еду, она даже ощущала ее вкус и запах. Но даже тогда она не слышала про деликатес, который подавали на ее свадьбе — съедобную собаку. Забивали ее при всех, в тупике за домом, где жили родители мужа. Затянув веревку на шее колли, отец Янг–шика, Юн–джонг, подвесил ее за горло, я Янг–шик забил собаку табуреткой до смерти, и временное удовлетворение, которое Юн–джу лелеяла (я жива, я ем каждый день, я могу заботиться об этом Янг–шике, и он порядочный человек), начало рассыпаться. Юн–джонг свежевал собаку быстрыми движениями ножа, отделяя шкуру от грудной клетки с прослойками жира, и Янг–шик гордо взглянул на свою невесту, зная, что собаку никто, кроме самых богатых, в Северной Корее не мог бы себе позволить, а бродячих уже давно съели. Но только стерев пот с глаз сначала одним плечом, потом другим, он увидел выражение лица своей жены, когда она забежала в дом.
Он пошел за ней по лестнице, через квартиру, на балкон, где он успокоил ее, стараясь не привлекать внимания больше, чем привлек бы жених с лицом, забрызганным собачьей кровью, шепчущий что‑то невесте на виду у всех.
— Что случилось?
— Ничего. Это пройдет. — Юн–джу улыбнулась. Если Народная Демократическая Республика и учит чему‑нибудь, так это что бы ни случилось, всегда принародно делать радостно–оптимистическое лицо.
— Ты расстроилась из‑за собаки?
— Я никогда ничего такого не видела.
— Ты слишком неискушенная для крестьянки. Это твоя проблема. — Мысль понравилась Янг–шику, и перед тем, как вернуться к делу, он сжал ее руку. На ней осталась кровь.
Паника медленно отступила, и она успокоила себя, думая про Янг–шика.
Он хороший человек, хороший, хороший. Что еще надо, кроме порядочности и грубой красоты, особенно, если представить, что могло бы ождать тебя здесь. И его умственные способности удивительны для необразованного человека. Я могу быть с ним очень счастлива. Может быть, я уже счастлива. Может, все это и есть счастье. Не быть голодной. Не быть избитой. Не врать.
В этот день они оба слишком много выпили, и еле добрались до дому на его мопеде, виляя вокруг углов, хохоча, нажимая на гудок, когда проезжали мимо поломанной машины у дороги. Но ночью в этот раз бессонница одолела Янг–шика. Он проснулся от того, что надвигалась гроза, и он не мог поверить, что вел себя, как идиот — ехал пьяный и гудел на весь город. Юн–жду застонала во сне. Он нежно взял ее руку. Он не слепой, он видел эту грусть, которую она носила как тяжелый плащ, и ему пришло в голову, что вместе с невестой он купил бездонный резервуар боли. Дождь застучал в окна и мелькнула молния, осветив ее лицо голубым рельефом. Через несколько мгновений (два, три, четыре) окна тряхнуло громом. Янг–шик отчаянно боялся потерять ее.
