— В то время я как раз занимался Эйнштейном...
— Вы хотите сказать: Шааду приходилось при этом помалкивать?
— Говорить об Эйнштейне, если собеседник ничего не смыслит в математике, очень нелегко, но, к счастью, у меня есть две собаки, и, если бывает нужно переменить тему, стоит только похлопать себя по бедру.—.и они уже тут как тут, а собачьи истории всегда забавны... Шаад начисто лишен чувства юмора;.. Я бы не хотел быть его женой... Глядите-ка, я уже двадцать четыре года женат, ведь все дело в юморе, человеку этого не выдержать, если у него нет чувства юмора, моя жена тоже чуть не стала актрисой...
— Когда вы видели Розалинду в последний раз?
— Он ведь знакомил меня с каждой женщиной, на которой собирался жениться, и говорил, пусть бог его проклянет, если он когда-нибудь ее обманет.
— Что вы хотите этим сказать?
— Да это же нелепость.
Свидетель хихикает.
— Господин Нойенбургер...
— Мне жаль Шаада,.
— Вы назвали Розалинду Ц. коровой; но в то же время вы однажды подарили и посвятили этой женщине свой рисунок...
— Стало быть, я говорил о другой.
— Но речь идет о Розалинде Ц.
— Меня никогда не интересовали браки моего друга,, и я думаю, он это ценил. Я сам тоже не особенно распространяюсь о своем браке. В делах сексуальных мой дух безмолвствует.
— Последний вопрос, господин Нойенбургер.
— Врач, который не знает, что в биохимии происходит революция, это же нелепость, в таком случае уж лучше я отправлюсь гулять со своими двумя собаками...
Вернемся к обвиняемому.
— Мои собаки всегда действовали ему на нервы.
— В каком смысле господин Шаад — славный малый?
— В конце концов, мы тридцать лет друзья, хотя нам и нечего сказать друг другу. Но я охотно распиваю с ним стаканчик вина. Лично я в друзьях не нуждаюсь. Я сам умею думать.
— Вы говорили об Эйнштейне...
— Я без конца изучаю Эйнштейна, великое значение его идей до сих пор еще по-настоящему не осознано. В философском плане. Я человек философского склада, моя жена — скорее музыкального.
— Я не об этом вас спрашивал.
— Меня раздражало его вранье, лучше уж действительно беседовать только об Эйнштейне; когда Шаад рассказывает что-нибудь о себе, это все неправда...
— Вы можете привести пример?
— Я не хочу говорить о нем ничего плохого.
— Вы можете вспомнить, о чем говорил обвиняемый, ваш друг, когда он заводил разговор?
— Этого я не помню...
— Как свидетель, господин Нойенбургер, вы обязаны говорить правду, и ничего кроме правды, вы знаете, что ложные показания караются...
