— Где Джоанна? — из вежливости спросил я.
— Работает до восьми, — сказал мистер Стайн, — познакомьтесь пока с ее братьями. Марти играет на рожке, а Дэвид на духовых и флейте. Вы видите, они восстали против своих родителей. Дочь — единственная притронулась к струне.
Оба брата были высокие и застенчивые. Дэвид же настолько робок, что в знак приветствия просто помахал своим кларнетом. Марти пожал мне руку и сказал:
— Добро пожаловать в музыкальный зоопарк.
— Я ничего в этом не понимаю, Марти, — чувствуя себя неловко, признался я. — Спросите, что такое «пиццикато», и я скажу вам, что это телятина с сыром.
— Так оно и есть, — сказал мистер Стайн. — И не надо извиняться. Вы не первый, кто приходит только слушать.
— Правда? — спросил я.
— Да. Мой покойный отец не знал ни одной ноты.
— Оливер, пожалуйста, скажите ему, что мы ждем, — воскликнула миссис Стайн. — Или же сами идите и играйте на виолончели.
— Терпение, дорогая, — сказал хозяин. — Я хочу удостовериться, что он чувствует себя как дома.
— Я и правда чувствую себя как дома, — сказал я любезно. Он толкнул меня на продавленный стул и поспешил обратно к оркестру.
Это было восхитительно. Я просто сидел, наблюдая, как эти чудики делают прекрасную музыку, как сказали бы мои школьные приятели. То Моцарта, то Вивальди. А потом кого-то по имени Люлли, о котором я никогда и слыхом не слыхивал. За Люлли последовали Монтеверди и самая лучшая построма, какую мне когда-либо приходилось пробовать. Пока мы ели, высокий застенчивый Дэвид спросил меня таинственным шепотом:
— Вы правда играете в хоккей?
— Играл, — сказал и.
— Тогда можно вас спросить?
— Конечно.
— Как сегодня сыграли «Рейнджеры»?
— Черт возьми, я и забыл! — Мой ответ его явно разочаровал.
Как я мог объяснить, что Оливер, бывший хоккейный фанат, сейчас настолько погружен в юридические дела, что забыл посмотреть, как «Рейнджеры» проигрывают или выигрывают у некогда обожаемой им мощной команды «Бостон Брюинз»?
Потом пришла Джоанна и тоже меня поцеловала. Видимо, у них такой ритуал. Она целовала всех подряд.
— Они свели вас с ума?
— Нет, — сказал я. — Мне в самом деле очень интересно.
И вдруг меня поразило, что я даже не вру. Гармония, которую я ощутил в этот вечер, была не только в музыке. Она была во всем. В том, как они разговаривали, хвалили друг друга за исполнение сложного отрывка. Единственное, что я смог припомнить из своей жизни, лишь отдаленно это напоминающее — игру гарвардских хоккеистов, когда они заводили друг друга, перед тем, как броситься громить противника.
