Кто вы, генерал Панаев? - Вадим Леонидович Цымбурский

Годы 1992 и 1993 станут для нас "годами Кабакова" в том же смысле, как 1984 был "годом Оруэлла". Последние месяцы небывало актуализировали текст "Невозвращенца", усугубляя аналогию между судьбами произведений Оруэлла и Кабакова (о масштабе и специфике дарований не говорю, поскольку выступаю сейчас не в качестве литературоведа). Необходимо оговорить, что я анализирую не авторский замысел, и меня меньше всего интересует, что именно хотел сказать Александр Кабаков. Мне интересна независимая от авторского замысла жизнь текста как элемента социальной мифологии, меняющего смысл вместе с переменой социокультурного контеста, в зависимости от времени, обстоятельств и угла зрения.

Как известно, на Западе левые приложили геройские старания к узурпации не для них писаного текста Оруэлла, вплоть до готовности видеть в европейской обыденщине исторического 1984-го осуществление жутчайших их оруэлловских "предвидений" — на радость советским журналистам золотых дней Черненко. Точно так же, но с еще большим успехом наша борющаяся демократия на рубеже 1990-х практически узурпировала текст "Невозвращенца", что особенно хорошо видно на примере "демократической" интерпретации такой темы кабаковской повести как изображение диктатуры генерала Панаева.

Опыт постперестроечного периода, как бы ни был он короток, уже сейчас взрывает эту интерпретацию, уличая ее во фрагментарности, в манипулировании разрозненными элементами сюжета в качестве несогласованных друг с другом автономных знаков хаоса, знаменующих чисто эмоционально одну и ту же дистопию "погибшей перестройки". Сегодняшний опыт подчиняет все элементы сюжета, связанные с "диктатурой генерала Панаева", целостному политическому образу — вовсе не укладывающемуся в идеологию нашей доавгустовской оппозиционной демократии.

По август 1991-го данная тема усредненно прочитывалась как образ победившего заговора антиперестроечного генералитета и Органов против "апрельских" тенденций в стране. Расправа, чинимая в журнальном варианте повести Комиссией Национальной Безопасности над жильцами "дома социальной несправедливости" по приговору собрания неформальных борцов за Выравнивание, сразу же заставляла вспомнить красный террор против буржуев — сообразно с генетически запрограммированными комплексами советской интеллигенции, выливавшимися в навязчивые медитации о "диктатуре" и "люмпене". Замены в отдельном издании 1990-го года — "Комиссия Народной Безопасности" вместо "Национальной" и "Великая Реконструкция" взамен "Выравнивания" — лишь дополнительно напомнили о "народной расправе" и "врагах народа", а также включили сталинские индустриальные аллюзии.