V
В середине мая вышел первый номер обновленного «Эхо» и произвел известное впечатление подбором статей. Гжибович, громко именуемый секретарем редакции, оказался дельным литератором. У него была своя живая манера, изобличавшая журналиста милостью божией, вернее, поэта газетного дела. В первом номере не было еще и тени тех новшеств, которые готовились в будущем, однако он сразу поразил читающую публику своей злободневностью.
Новой редакцией очень заинтересовался конкурент, издатель «Лжавецкой газеты», пан Ольсненый. Однажды утром он появился в дверях редакции, которая временно разместилась вместе с правлением в тесной двухкомнатной квартире Радусского, и заявил, что хотел бы подписаться на газету, а также в качестве старого здешнего газетчика пожелать ее редакторам и издателям тысячи подписчиков. Радусский — он был еще в утреннем туалете — приветливо поздоровался с Ольсненым, усадил его в кресло, а сам стал поспешно одеваться.
Старый журналист был на редкость сухопарым и высоким мужчиной. Густые с проседью волосы он стриг очень коротко, над верхней губой оставлял маленькие прямые усики. У него было красивое лицо чисто польского типа и живые глаза с умным, проницательным и высокомерным взглядом. При разговоре он имел обыкновение прикрывать левой рукой правильный, досиня выбритый подбородок, щуриться и мерно раскачиваться всем корпусом. Говорил он медленно, важно, чеканя каждое слово, тоном решительным и безапелляционным. Из немногих слов, сказанных им, Радусский вынес впечатление, что это человек несравненно более начитанный н образованный, чем он сам. Несколько раз редактор Ольсненый просил извинения за беспокойство, оправдывался тем, что очень занят делами своей маленькой редакции и только вот сегодня, по случаю праздника, нашел свободную минуту времени.
Визит не затянулся и кончился ничем, хотя у Ольсненого явно вертелось что‑то на языке. Уже уходя и пожимая Радусскому руку, он прищурился и открыл было рот, желая что‑то сказать, но так и ушел, ничего не сказавши. Когда пан Ян остался один, ему стало невыносимо тяжело и гадко. Жаль ему было этого джентльмена, которому он становился на пути, но вместе с тем взгляды, которые бросал на него «конкурент», полные глухой, скрытой ненависти, пробудили в Радусском прежнюю, давно угасшую энергию. Чтобы отделаться от неприятного впечатления, он надел новое пальто, новую шляпу, повязал светлый галстук, взял зонт и отправился прямо в городской сад.
