Сумерки - Стефан Жеромский

В просвете между толстыми стволами елей, одиноко стоявших на краю вырубки, которая по всему грязнозеленому склону холма была покрыта черными пнями, садилось солнце, утопая в медном зареве, похожем на прозрачную пыль, неподвижным пологом нависшую над горизонтом. Отблески заката еще озаряли края туч, окрашивая их багрянцем и золотом, пронизывали серые клубы их, струились по воде.

Ржавые, словно закопченное стекло, пятна света скользили по жнивьям и по бороздам уже вспаханных под зябь полей, по болотистым озимям и свежим росчистям, где еще стояла вода после недавнего ливня. Утомительная для глаз, обманчивая фиолетовая тень ложилась на отваленные плугом серые пласты земли; желтели песчаные бугры; сорные травы во рвах, кусты на межах окрасились в странные, изменчивые цвета.

В глубокой котловине, окруженной с востока, севера и юга подковой холмов, лишенных лесного покрова, текла речушка, образуя заливы, болотца, плеса и рукава, питаясь родниками, сочившимися из почвы. Водную гладь окружали разросшиеся на торфянистом грунте густые камыши, тонкая осока, аир, ивняк. Между жесткими водорослями и широкими листьями кувшинок, которые казались сейчас бесформенными бледно — зелеными пятнами, блестела неподвижная красного цвета вода.

Прилетела стайка чирков; вытянув шеи, они сделали несколько кругов, наполнив воздух звонким мелодическим свистом крыльев, и стали опускаться, описывая все меньшие и меньшие круги, пока, наконец, с шумом рассекая грудью воду, не скрылись в камышах. Перестали носиться по воздуху с глухим шумом бекасы, умолк болотный коростель, не слышно стало забавного посвистывания куликов, пропали даже голубые стрекозы, которые вечно вьются вокруг стеблей осоки, трепеща сетчатыми прозрачными крылышками. Одни только неутомимые водомерки все еще скользили по освещенной заревом водной глади на своих высоких, как ходули, ножках, тонких, как волосок, но с огромными, пропитанными жиром ступнями, — да на болоте работали двое людей.

Болота принадлежали имению. Прежний молодой помещик таскался по ним с легавой собакой и бил диких уток и бекасов до тех пор, пока не вырубил всех лесов, не оставил под перелогом всю землю и сразу вдруг вышибленный из родового поместья не очутился, наконец, в Варшаве, где сейчас торгует в киоске содовой водой.

Новый помещик, большой умник, когда явился на его место, все бегал с тростью по полям и часто подолгу простаивал над болотом, ковыряя в носу.