Не стану утверждать, что меня это особенно угнетало. Как всем подросткам, мне свойственны были эгоизм и стремление к полной свободе.
С утра я помогал матери по хозяйству, затем шел в библиотеку, нагружался книгами и зарывался с головой в их хмельно пахнущие страницы. Жизнь, совсем не похожая на ту, которая окружала меня, раскрывалась во всем своем великолепии. Смелые подвиги, невероятные приключения, красивые женщины, с лицами то Килины, то Дасечки Панютиной и тех сказочных фей, которые все чаще грезились мне по ночам, перемешивались в пестром хороводе.
Начитавшись до одурения, я шел к Ване Рогову или Афоне Шилкину, и, если они не бывали заняты какой-нибудь работой, мы уходили на Крутую балку за хутор и воевали там со змеями, в солнечные сугревные дни выползавшими из каменных расселин. Вооружившись дубинками, мы уничтожали гнезда полозов десятками — не очень-то разумное занятие. А иногда ранней зарей, запасшись удочками, уходили на речку, брали чей-нибудь каюк и надолго уплывали в гирла.
Однажды в воскресенье мы с отцом очищали от бурьяна двор, укладывали в изгородь камни, подготавливали пчел к зимовке.
Мы работали молча. Вдруг отец сказал как будто не мне, а кому-то другому:
— А знаете, Ёра, я нынче разговаривал с дорожным мастером — нельзя ли взять вас на работу.
Я затаил дыхание.
— …И мастер спросил, сколько вам лет. Я сказал: пятнадцать, немного даже прибавил. Ну и пообещал он с мастером соседним потолковать — ему будто бы мальчонка нужен, рапортички у старших рабочих собирать. Вот хорошо бы, а?
— Я хоть завтра, папа, — ответил я. — И не только носить какие-то рапортички, но и в ремонт. Я — сильный. Только бы помогать тебе.
— Спасибо, сынок, — обрадованно сказал отец. — Я еще поговорю с дорожным мастером.
Этот разговор взволновал меня. Я с нетерпением ожидал больших изменений. Но прошла неделя, другая, месяц, а дорожный мастер никакого ответа не давал, и я продолжал болтаться без настоящего дела.
Незаметно подкралась тоскливая туманная осень. Отец уходил на работу затемно. В то ненастное утро мать выпроводила его сердитым ворчанием. Это означало: в доме кончились запасы еды и топлива.
— Ты просидел вчера все воскресенье у печки да семечки лузгал, лучше бы сходил в Адабашево к Ивану Фотиевичу да заработал до получки муки и бутыль постного масла, — раздраженно сказала мать.
— Ладно. Схожу. Отдохнуть-то мне после недельной работы надо. Обойдетесь. Есть же еще мука, — спокойно возразил отец и вышел.
