— Если тебе что-нибудь нужно, девочка, то скажи.
Лукресия Невес использовала момент:
— Если уж ты об этом заговорил, то мне нужно платье в оборках по подолу и по рукавам.
Он не отказывал, о, никогда не отказывал: исполнял все ее желания. «У меня есть все, о чем можно только мечтать» — принималась она сразу же за письмо к матери, торопясь отметить еще один выигрыш в своей игре в кости. В конце концов она вообразила, что у него обязательно есть любовница, потому что он мужествен и таинствен! И начала рыться у него в карманах.
Пока однажды, открыв один ящик, не нашла запечатанный конверт. Открыла осторожно, подержав над паром, и обнаружила внутри рентгеновский снимок двух зубов.
Надо же! Однако все это было очень весело, дни шли за днями, месяцы текли за месяцами, часы терялись попусту, а в глубине всего — признанные права, газеты с ежедневными новостями, обеспеченное будущее.
И сколько раз все случалось по ее вине — то они куда-то опаздывали, то пропускали трамвай, то она одна искала и — ах! — не находила… нужную улицу: «Я заблудилась, Матеус, дорогой, я ведь не знаю города», — и приходила слишком поздно, и колебаний было столько же, как смен освещения, и ни к чему было пытаться связать концы с концами, достаточно было уснуть, ведь назавтра она проснется, иногда пораньше, иногда попозже.
Основное было — не потерять точку опоры из нетерпения, сохранять постоянство во всем. И достигаешь, в конце концов, определенной точки. Увлекаемая быстрыми такси, ранними просыпаньями, когда требуется, бесконечным уходом за Матеусом, она поймала себя под конец на том, что ест кислый апельсин, закрывая глаза, в то время как муж спрашивает:
— Ты согласна со мной, девочка?
— Да, да, — отвечает она сдержанно, пока кислый сок сушит ей пальцы и сводит зубы, — да, да!
Но едва он бросил взгляд на апельсин, как рассмеялся, хитрец:
— Знаешь поговорку: апельсин покислей да лимон, и дух вон, — и смеялся, наемный гладиатор… И обостренность возвращалась, и каждый шип ранил. У нее ведь тоже нервы есть…
— Вечно ты со своими нервами! — но он прощал, добрый, загадочный Матеус, на засов запираясь в ванной.
Как-то ночью Лукресия всплакнула немножко, пока обессилевший боец отсыпался рядом. Ночь была покойна, приятна даже, небо в звездах. Потом и вспомнить не могла, в какой момент уснула, так внезапно явился следующий день, прибавляясь к ее богатству.
И тогда она в гневе сказала: «Я уезжаю отсюда».
В надежде, что по крайней мере в Сан-Жералдо «улица — это улица, и церковь — это церковь, а у лошадей даже бубенчики на шее», — как говаривала Ана.
