Не глядя в зеркало, которое искривляло его усы. И обнажив на своем лице новое какое-то выражение, жадное и нежное… Такое чарующее, что она сама улыбнулась. Матеус был толстый и красивый. И опасный? Как акробат. Он, казалось, имел предосторожность никогда не смешиваться с самим собой. Он был следствием, в этом зеркале, проявлений какого-то другого.
А она всегда так стремилась к подлинным вещам — дереву, железу, дому, безделушкам… Иногда про них говорили: «Я встретил сеньору с ее отцом»; — она радовалась, оскорбленная.
И вот муж пригласил ее на танец, с любезностью, делающей его еще более чужим. И великая танцорша из Сан-Жералдо сбилась после первых шагов… И наступила ему на ногу.
Где осталась прежняя ее осанка? В гостиной прежнего дома? Но посреди всего, что теперь окружало ее, она задыхалась от счастья. «Я достигла Идеала моей жизни», — писала она матери.
— Никогда не видал столько еды, — сказал Матеус с гордостью, будто это он устроил праздник: таким способом каждый здесь спешил овладеть чем мог, сразу видно, что все здесь в какой-то мере Правители.
— И верно, — подхватывала она радостно, удивляясь, что Лукресия из Сан-Жералдо поднялась так высоко, что вращается в обществе тех, кто правит городом… Куда там городом! Страной…
Возвращались домой в машине! — как красиво умел он тратить деньги! Она обмахивалась платочком, сияющая. Но только пускай он даст ей поспать…
— Устала я, — предупредила она с женской хитростью.
И когда лунный свет воцарялся вновь с мертвенной своей тишиной, вся окружающая атмосфера ускользала от настоящей ночи; и все тайное сводилось к безличному. Она была глубоко счастлива.
Правда, старый обет не исполнялся ею больше. Она могла еще видеть, и видела.
Однако с поверхности вещей упала в их глубину.
Порой шел дождь, спокойный такой. Она говорила:
— Сегодня у нас четверг, Матеус, — и все переходило в настоящее.
Он был не способен сказать гадкое слово, и когда, в припадке гнева, у него вырывался хоть первый слог, она откидывалась на спинку кресла и долго смеялась, опустив голову, — и муж смотрел на нее с удивлением, польщенный — хоть сердитый, но польщенный.
— Да я ничего такого не сказал, — говорил он, скромно посмеиваясь, в то время как она помогала ему создавать свой облик, «да я ничего такого не сказал!» — восклицал он еще, и жена его смеялась под обвалом.
Он польщен, это так, но дальнейшее исследование бесполезно. Она в пропасти. Эти существа не чувствуют ни малейшего желания быть понятыми — в этом его тайна. Отсюда и ухоженные руки человека, который знает цену вещам и пьет не пьянея.
