— Хорошо, — согласилась Дуся. — Скажу.
Сказать было некому, даже если как следует постараться.
— Тому, с картинками, скажем! — предложил Иван Петрович и долго смеялся.
Дуся тоже на это так и прыснула смехом.
Они долго смеялись, подгибая колени, приваливаясь в смехе друг к другу плечами и опять отпадая со смехом назад.
— Тому, этому самому, с прищуром! — говорила Дуся сквозь смех.
— С картинками! — хохотал Иван Петрович.
— С листиком!..
— Уж мы ему скажем!
Пронесли у земли, в длинной сетке арбуз, аккуратно завернутый в газету, со множеством складок, углов и подворотов. Как будто хотели скрыть, что внутри газеты положен арбуз, словно это когда-нибудь можно скрывать.
— Смотри, — зашептал Иван Петрович, придержав прежний смех. -— Знаешь, это что?
— Что? — спросила Дуся в слабости, ожидая нового смеха.
— Это арбуз! — закричал Иван Петрович на все окружение и опять зашелся в хохоте.
— Ах-ха-ха! — смеялась Дуся, выдыхая из себя весь воздух, аж до хрипа. — Это же арбуз! А я-то и не знала!
— Всем же, всем видно сразу, что это арбуз! — заливался Иван Петрович, как будто невзрослый. И Дусе было так сильно смешно, что самой даже делалось иногда страшновато.
Они посмеялись, а потом стали медленно утихать, выжали пальцами слезы из глаз, бросили их на дорогу и смолкли. Только временами они еще взбулышвали ненадолго остатками хохота, но уже старались не поддерживать в этом друг друга.
— Да, а чего же пирожки-то, забыли? — напомнила Дуся.
Они успокоились, стали есть пирожки.
-— Да он пустой, пирожок, — сказал Иван Петрович, откусив.
— Нет, — ответила Дуся серьезно. — Это пирожки с повидлой. Я знаю.
Он еще откусил:
— Нет, пустой.
— Это такие пирожки, — объяснила Дуся. — Ешь и думай: мри душа, скоро сладко будет!
И скоро, действительно, сделалось сладко.
Глава восьмая
СРЕДНИЕ ЦЕНЫ
Через месяц Дуся переехала к Ивану Петровичу.
В контору загса они не ходили. Он не мог сразу взять и пойти к руководству просить разрешения, а это, считал он, как раз было так. Всё же он должен был сначала смириться.
Ведь если бы всё было нормально, как надо, рассуждал Иван Петрович вначале, никто бы не спросил у женатого: хороший ли ты человек?
— Вот моя жена, вот эта женщина находит возможным любить меня все время, не переставая,
— вот как ответил бы он им тогда, то есть женатый. И этого было бы совершенно довольно.
— Ха-ха! -— скажут теперь на такие слова. — Ах-ха-ха! Каждого любят... любят! А потом и разлюбят... да мало ли что. Подумаешь, женщина любит! А сама она, женщина, какой человек? Да и любит ли, а может ей просто так надо; кто ее знает вообще.
