– Научи меня, о великий Родомысл, как победить врага, пошли мне мудрость предков и разум Светлых Богов, – быстро прошептал разведчик с закрытыми глазами. Потом поднял измазанную своей кровью ладонь к небу, может, вместо положенной требы или надеясь, что именно туда положит Бог нужный совет, и, снова сжав кулак, уперся указательным пальцем в лоб, как это делал сам Родомысл на бронзовой фигурке. Через секунду он открыл глаза и увидел, что сидит, как прежде, на коне и держит в левой руке и щит и меч, подражая великому богу, а перед ним все тот же страшный враг. Ничего не изменилось, но мысль сверкнула в его глазах подобно искре, возвращая измученному телу надежду и силы.
– Русь! Русь! – яростно выкрикнул Ворон боевой клич и, перехватив меч в правую руку, помчался на врага, бешено махая клинком из стороны в сторону.
Но хазарина нисколько не смутили ни крики, ни бешеный вид противника. Он даже не двинулся с места, а только поднял руку с саблей, развернув клинок лезвием вверх и острием навстречу русскому воину. Он знал наперед все, что сделает Ворон, он изучил своего противника вдоль и поперек и потому готовил ему один-единственный смертельный и точный удар, от которого не может уйти ни один русский мечник. И потому он так спокоен и уверен в себе, и кровь не стучит в его виски сумасшедшей пляской яростной сечи, ибо он достиг вершин в искусстве убивать, и чувства давно уступили место холодному расчету и любованию изяществу и точности ударов. Один из своих великих ударов он сотворит сейчас, одним ловким движением вонзив клинок в горло за ворот кольчуги. Он хорошо знает, что рус машет мечом, чтобы отвлечь его внимание, приучить противника к горизонтальным движениям клинка. Он смеется внутри себя наивности этого приема и точно знает, что русский мечник ударит сверху. Именно при таком ударе меч набирает наивысшую силу и может промять защиту легкой сабли. Но хазарин не боится любого удара меча, он знает, как отвести его в сторону, погасить страшную силу удара – заставив клинок скользить в другую сторону. Все будет так, как ему надо, и он в этом уверен точно.
Ворон доскакал до врага и резко остановился, подняв коня на дыбы. Как и ожидал хазарин, русский меч взвился вверх, стремясь, подобно соколу, ринуться с высоты вниз, поражая цель, и хазарская сабля метнулась навстречу мечу, поднимая острие и подставляя под удар свою изогнутую блестящую спину. Но удара не последовало; меч – едва не коснувшись дрожащего от предвкушения хищного сабельного тела, вдруг почти вертикально, рукоятью вниз, вырвался из правой руки Ворона и, казалось, устремился к истоптанной горячей земле. Но это только казалось, ибо левая рука разведчика, бросив ремень щита, уже ловила рукоять меча, а правая рука ухватилась за запястье хазарина, не давая сабле сделать свой выпад. Еще мгновение, и русский клинок ударил врага в подмышку, где расходились полосы кожаной брони. Хазарин пронзительно вскрикнул и рухнул спиной на круп своего коня. Лицо его сделалось мертвенно-бледным, и тонкая змейка крови выползла с уголка почерневших губ. Глаза расширились то ли удивлением, то ли испугом и застыли с напряженным ужасом на кровавом блеске занесенного над ними русского меча.
