За гранью возможного | страница 51

— Это по нему стреляли? — спросил Девятов.

Мотя грустно улыбнулась.

— Увернулся…

Девятов вздохнул, и тут же его пробил мучительный кашель. Мотя испугалась, быстро достала из свертка бутылку. Кашель отступил. Потом смочила остатками воды косынку, заботливо, что-то пришептывая, протерла бойцу пылающий лоб, лицо. Девятов, забыв про боль, смотрел на нее и думал: «Бывают же на свете женщины с такими руками!..»

На следующий день сквозь тревожную дремоту он уловил что-то похожее на скрип телеги. Насторожился. В его сторону кто-то ехал.

Оказалось, Мотя, а с нею мужчина.

— Я сделала, как ты хотел, — сказала она. — Федос Рыбак отвезет тебя к своим.

Они положили Девятова на телегу.

— Только не волнуйся, — укрывая бойца сеном, успокаивала она, — все будет хорошо.

Федос привез Девятова в урочище Печек. Ну а там его встретили сбившиеся с ног товарищи по отряду.

Рабцевич приказал доставить в Москву с таким трудом добытые у врага отравляющие вещества Николаю Прокопьевичу Бабаевскому, который только что заменил Змушко, направленного в Полесское партизанское соединение.

Рабцевич хотел отправить в Москву на излечение Девятова, но боец чуть ли не со слезами упросил оставить его в отряде.

— Я с вами прилетел сюда, — сказал он командиру, — вместе с вами хочу и дальше воевать.

— Да ты посмотри, ранение-то у тебя какое, — сочувственно проговорил Рабцевич, — а у нас ведь нет врача.

— Я сильный, поправлюсь…

Девятова поместили в местный лазарет под наблюдение медсестры Наташи Андриевич.

Через несколько дней Центр получил вещественные доказательства намерения гитлеровцев применить отравляющие вещества на советско-германском фронте.

Было раннее сентябрьское утро. Линке и Рабцевич, раздевшись по пояс, пилили дрова. Всякий раз, когда позволяла обстановка, комиссар старался помочь в хозяйственных делах: пилил, колол дрова, вскапывал землю, поправлял грядки, косил траву, носил воду… Иногда, как вот и сейчас, ему удавалось увлечь Рабцевича.

Небо было хмурое, неприветливое, но в траве, кустах, деревьях словно горело солнышко — это рдела многоцветьем сочных красок опавшая листва.

Распилив одно бревно, тут же взгромоздили на козлы другое — большое, толстое, покрытое корявым панцирем коры. Наточенная, удачно разведенная, пила вновь зазвенела, вгрызаясь в крепкий кряж.

— Карл, расскажи поподробнее, как прошло совещание, что было нового, — заметил Рабцевич.

— Ты же знаешь, Игорь, что в августе ЦК КП(б) Белоруссии вместо погибшего Языковича первым секретарем подпольного обкома направил Ивана Дмитриевича Ветрова. Вот он и собрал нас, комиссаров партизанских отрядов, на совет, как усилить эффективность диверсий на железных дорогах и шоссе. На всей оккупированной территории началась рельсовая война. Я даже не мог представить, как велик ее размах. Например, в первый день этой операции партизаны нашей Белоруссии вместе с партизанами Ленинградской, Калининской, Смоленской, Орловской областей подорвали более сорока двух тысяч рельсов. Сталин, услышав эту цифру, сказал: «Хорошо партизаны помогли фронту». И тут же приказал представить отличившихся к наградам…