За гранью возможного - Владимир Павлович Киселев

…Короткой июльской ночью по спящей Москве спешил автобус, увозя на аэродром десантников, которые с любопытством разглядывали мелькавшие дома, безлюдные улицы. В темно-сером, чуть подсвеченном робким рассветом небе в тревожном ожидании замерли привязанные к невидимым тросам аэростаты. Кто-то негромко пропел: «Прощай, любимый город…» Но песню не подхватили. «Каждый занят своими мыслями, — подумал командир группы Александр Маркович Рабцевич. — Вон как отрешенно глядит в окно комиссар. Наверное, размышляет о сыне, ведь тот сейчас где-то в глубоком тылу врага. — Мысли Рабцевича невольно перенеслись в родные края, в Белоруссию: — Как она встретит нас? Сейчас там партизанить неизмеримо труднее, нежели в двадцатые годы, когда воевал с белогвардейцами.

Змушко, заместитель Рабцевича по разведке, словно угадав мысли командира, сказал:

— Сейчас обстановка иная, и условия другие, даже бывалому бойцу партизанить будет нелегко.

— Конечно, — согласился Рабцевич, — но год войны научил многому. Теперь известны слабые места у врага, и будем без устали бить по ним днем и ночью, чтобы не знал покоя. А земляки нам в этом помогут, и мои, и твои, Степан. — Рабцевич задорно подмигнул Змушко. — Придет время, и ты сходишь в свою деревню.

— Даже не верится, что такое может быть, — признался Змушко. — Будто не год прошел, а целый век, так враг поломал нашу жизнь…

…Подмосковный аэродром. На взлетной полосе транспортный самолет. От группы стоящих в стороне людей отходит человек, быстрыми шагами идет к автобусу.

— Никто не раздумал лететь? — слышится его чуточку осевший голос.

Все узнают генерала, формировавшего группу, радостно улыбаются.

— Таких нет, — говорит Рабцевич с едва заметной горделивой усмешкой.

— Я и не сомневался. — Генерал подходит к каждому бойцу, крепко жмет руку, желает успеха. — Вот и дождались, товарищ Игорь. — Отныне так будут звать Рабцевича и боевые товарищи. — Домой летите, а в родных краях и стены помогают.

Генерал достает коробку папирос «Казбек».

— Присядем, товарищи, по обычаю перед дорогой!

Все с удовольствием закуривают…

До линии фронта летели спокойно, а над ней вдруг земля озарилась множеством вспышек — открыли огонь вражеские зенитки, не переставая, стучали «эрликоны». Загорелись прожектора, их лучи вспороли небо. В самолете на миг стало светло. Рабцевич видел напряженные лица бойцов, сидевших напротив…

Самолет резко кренится, ныряет в облака…

И вновь становится темно.