— Еще что?
Линке подробно рассказал об указаниях Ветрова, выступлениях комиссаров.
Рабцевич слушал внимательно, а когда Линке закончил, сказал веско:
— Чувствуется, твердая рука у Ивана Дмитриевича. — Он поставил пилу между ног, вроде бы оперся на нее. — А как сам-то сейчас выглядит? Я ведь его знал, когда он был прокурором республики.
— Как? — Вспоминая, Линке стал руками показывать рост, ширину плеч Ветрова, но, перехватив удивленный взгляд Рабцевича, смущенно улыбнулся: — Не мастер я описывать внешность человека.
В доме напротив сильно хлопнула дверь, испуганно взвизгнули доски крыльца. Это Пантолонов, на ходу надевая гимнастерку, широко зашагал к реке. В последнее время он стал часто побаливать, очевидно, застудился на заданиях, и Рабцевич перевел его из группы Игнатова на хозяйственные работы к Процанову. Сейчас он отвечал за переправу.
На том берегу реки Птичи стояла небольшая группа людей и махала шапками, привлекая внимание переправщика.
Пантолонов с разбегу прыгнул в лодку, отчалил от берега; вторая большая лодка была у него на буксире.
Рабцевич, ни слова не говоря, оделся, пошел к реке. Возвращения групп пока не ждали, ему интересно было посмотреть, кто это пожаловал.
Его обогнал соседский мальчишка.
— Наши идут, — закричал он и, придерживая рукой спадающие штанишки, понесся к реке.
Возле калитки появилась бабка Лукерья, у которой погибли сын и муж. Из-за страшного горя помутился ее рассудок. С тех пор она стала встречать и провожать все группы. Если бойцы приходили с хорошей вестью, без потерь, она определяла это на удивление точно — улыбалась, если с плохой — навзрыд плакала.
Рабцевич прошел мимо Лукерьи. Она поклонилась в пояс, командир уважительно кивнул ей в ответ.
Лодки тем временем отчалили от противоположного берега. На первой был вроде бы Синкевич. Рабцевич напрягся: «Он. — И тут сознание полоснуло: — А почему не вся группа?.. Из четырнадцати человек лишь половина. Неужели?..» Оглянулся. Белый как полотно Линке, рядом сгорбился Процанов, за ним, в отдалении, высыпавшие из домов жители. Все молча, напряженно ждали.
Лодки причалили.
Уже по тому, как Синкевич виновато глянул в его сторону, как неуверенно стунил на берег, Рабцевич понял: несчастье…
— Ой, мать моя родная! — заголосила бабка Лукерья.
Ее плач ударил Рабцевичу по нервам, внутри прокатилась дрожь, начало знобить.
— Товарищ командир, — сказал Синкевич, — разрешите…
Рабцевич рукой показал, чтобы не докладывал, а шел следом. И, повернувшись, не отдавая приказания Процанову (хозяйственник давно усвоил: возвратившихся с задания бойцов сразу надлежит накормить, сводить в баню, устроить на отдых), он торопливо пошел к своей хате.
