— «Галя, которой задавливали капусту в доме Героя Советского Союза Кривенко», — поддразнил Галку худой и некрасивый Володя Кабаров, тряхнув своими длинными волосами, собранными в хвост простой аптекарской резинкой по давно ушедшей моде. Он слыл йогом, чудаком и фанатиком, хотя на историческом факультете университета, где училась вся троица, такие своеобразные натуры не были редкостью.
«Аукцион», как всегда, выиграла степенная Галина, которая, как понял Денис, державшийся со студентами на равных, имела скрытый резерв «ляпсусов» из КП.
Ее «Наполеон в гробу. Сохранность: худая», после уточнения по научному паспорту, оказался бронзовым барельефом посмертной маски императора Франции, а не слоеным тортом с порцией мышьяка, на чем настаивал Кабаров, и оставил позади «Фантазию школьную» — детскую рубаху из хлопчатобумажного полотна, а также «Крупную бляжку с привеской-гроздью на цепочках» и «Справку об окончании медсестер».
Не обращая внимания на распоясавшихся подчиненных, Борода усердно сортировал коллекцию монет из старых поступлений на стеллаже, приткнувшемся в простенке. Потом, не удержавшись, он достал увеличительное стекло и зашевелил толстыми негритянскими губами, пытаясь прочитать, что выбито на аверсе, лицевой стороне, одного из динаров.
— Вы знаете арабскую письменность, Петр Васильевич? — спросил его Денис, которому осточертело заполнять карточки для генерального каталога и хотелось поговорить о чем-нибудь более близком к археологии.
— Как ты это определил? — рассеянно поинтересовался Борода, вертя монету в крепких коротких пальцах.
— По движению лупы — справа налево. Русский и большинство европейских языков читаются наоборот, — не задумываясь, ответил Денис.
— А если б я читал первую строку справа налево, а вторую — слева направо? — уже развлекаясь, спросил Борода. — Нет-нет, вопрос я адресую неандертальцам. Володя? Саша?
Галку Борода пощадил, но она покраснела, чем выдала свое невежество, зато развязный Вильницкий сказал, отмахнувшись:
— Такой ерунды мы не проходили.
— Зачем ты на истфак пошел? — слегка осерчал Петр Васильевич. — Ведь не нужно же тебе ничего.
— Правильно, в том числе и «армии». Лучше пять лет мечтать стать историком, чем два года мечтать стать генералом, — парировал циник Саша.
Печально посмотрев сквозь него, словно был Вильницкий прозрачным, как стеклянная бусина-«новодел» из алмазного ожерелья, Борода попросил:
— Посрами-ка их, Денис.
— Хеттское, южноаравийское, может быть, этрусское письмо, — неохотно ответил Завьялов, ощущавший свою вину перед студентами за то, что он начал этот разговор, и снова вернулся от моралей старшего поколения на круги своя, к любезной его сердцу «чистой» науке. — Переведёте нам надпись?
